Search

In an essay written in 1921, the Italian thinker, writer and publisher Piero Gobetti conducts a critical analysis of the creative heritage of F. M. Dostoevsky from certain positions. Exploring the spiritual and moral problems of the Russian writer, the author creates an integral image of Dostoevsky the classic and categorically does not recognize Dostoevsky the mystic, pointing out that mysticism in his work stems from the style itself — the «torturous psychological analysis» of life. The original text is a fragment of the earliest edition of P. Gobetti's collection «Paradox of the Russian Spirit» («Paradosso dello spirito russo», (1926)), not translated into Russian. An analysis of general cultural reflections on the role of the Russian intelligentsia and the role of Russian literature in the collection is given in the article of this issue «“The Paradox of the Russian Spirit” by Piero Gobetti». The translation was made according to the publication: Gobetti P. “Dostoievschi”, Paradosso dello spirito russo. Torino: Edizioni del Baretti, 1926. 256 p. URL: https://archive.org/details/paradossodellosp0000gobe/page/n9/mode/1up, В эссе, написанном в 1921 году, итальянский мыслитель, писатель и издатель Пьеро Гобетти проводит критический анализ творческого наследия Ф. М. Достоевского с определенных позиций. Исследуя духовно-нравственную проблематику русского писателя, автор создает цельный образ Достоевского-классика и категорически не признает Достоевского-мистика, указывая на то, что мистика в его творчестве вытекает из самого стиля — «мучительного психологического анализа» жизни. Оригинал текста является фрагментом самого раннего издания не переведенной на русский язык книги-сборника П. Гобетти «Парадокс русского духа» («Paradosso dello spirito russo», (1926)). Анализ общекультурных размышлений о роли русской интеллигенции и роли русской литературы в сборнике приводится в статье настоящего выпуска «“Парадокс русского духа” Пьеро Гобетти».Перевод осуществлен по изданию: Gobetti P. “Dostoievschi”, Paradosso dello spirito russo. Torino: Edizioni del Baretti, 1926. 256 p. URL: https://archive.org/details/paradossodellosp0000gobe/page/n9/mode/1up

This article examines the texts of the Russian culture of the 19th–20th centuries, in which the tendency to form the image of Alexander Pushkin as a “place of memory” can be traced. The author identifies three stages that confirm the evolution and/or formation of this "place of memory. According to Pierre Nore, “places of memory” arise at the points of significant events in culture, thus expressing “national memory”. At the center of the proposed study is an attempt to present the idea that “places of memory” begin to form not only on the basis of historical or culturally significant events, such as anniversaries of something or the opening of a monument, but also arise in periods of culture when there are no external signs for the formation., В данной статье исследуются тексты русской культуры XIX–XX вв., в которых прослеживается тенденция формирования образа А. С. Пушкина как «места памяти». Автор выделяет три этапа, которые подтверждают эволюцию и/или формирование данного «места памяти». По утверждению Пьера Нора, «места памяти» возникают в точках памятных событий культуры, таким образом воплощая в себе «национальную память». В центре предложенного исследования находится попытка изложить идею, что «места памяти» начинают оформляться не только на почве исторических или культурно-исторических знаковых событий таких, как годовщина и юбилей чего-либо или открытие памятника, но также возникают в периоды культуры, когда отсутствуют каких-либо внешние признаки для формирования. Место памяти, культурная память, многозначность, Серебряный век, символизм, русский символизм, культурно-исторический ландшафт, образ, образ культуры, язык, слово, эпоха, мировой исторический процесс, бинарность, мифология города, пространство, мышление, «Петербург», Андрей Белый.

Введение. Предпринята попытка исследования рецепции антропологического идеала в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» русскими религиозными философами порубежной эпохи XIX–XX вв. Аутентичное понимание и интерпретация ключевых идей писателя о человеческом идеале, его ценностях и смысле жизни возможны только в контексте православной антропологии. Важность этого материала не ограничивается осмыслением проблемы антропологического идеала и его влияния на дальнейшее развитие русской религиозно-философской мысли, позволяет исследовать особенности художественного мира романа, в том числе специфику репрезентации в идейном поле произведения авторского начала, мировоззрения писателя. Материал и методы. Материалом исследования послужили работы В. С. Соловьева «Три речи в память Достоевского», В. В. Розанова «Легенда о Великом инквизиторе», Н. А. Бердяева «Миросозерцание Достоевского», Н. О. Лосского «Достоевский и его христианское миропонимание», канонический текст романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». Используются культурно-исторический, сравнительно-сопоставительный, структурно-типологический методы. Результаты и обсуждение. Наука о Достоевском начинается именно с трудов русских религиозных философов и мыслителей конца XIX – начала XX в., которые идеи о сущности человека, его предназначении, идеале делают содержательным ядром своих размышлений. Итоговый роман Великого Пятикнижия «Братья Карамазовы» как квинтэссенция жизненного и творческого пути Достоевского, неразрывно связанный с духовными и аксиологическими императивами православной антропологии, наиболее часто привлекается религиозными философами для рефлексии ключевых доминант собственных философских концепций, анализа и аргументации идей. Этот материал позволяет исследовать особенности художественного мира романа, специфику репрезентации в идейном поле произведения мировоззрения писателя и авторского начала, антропологического идеала, неразрывно связанного для Достоевского с такими духовными и ценностными доминантами, как Христос, Православие, святость, народность, добро и зло, и выявить его влияние на дальнейшее развитие русской религиозно-философской мысли. Заключение. Антропологический идеал Достоевского, по мысли религиозных философов, опирается на православное учение о человеке, раскрывающее как антиномичность человеческой природы (pro et contra в терминологии писателя), так и бытийную ее устремленность к Богу, Истине, потребность в добре, вне которых личность осознает свое не-бытие. Доминантами антропологического идеала писателя, которые находят отражение в трудах религиозных философов, становятся святость, красота как этическая доминанта личности, укорененность в ценностях и смыслах христоцентричной в своих основаниях русской культуры.

The article is devoted to the four episodes of reading the passages from Holy Scripture in the F. M. Dostoevsky’s novels. These include The Raising of Lazarus in “Crime and Punishment”, Messages to the Angel of the Laodocian Church in “Demons” and the Marriage at Cana in “The Brothers Karamazov”. There are several shared characteristics of the content and structure in noted episodes. First of all, there are always heroes-who-read and heroes-who-listen. Secondly, while heroes-who-read are usually having a strong faith, heroes-who-listen are facing the crisis of belief. Finally, each passage is meant to be an allegory, by which the readers are trying to point a new way in life for listeners, and motivate them to work on themselves instead of giving them ready answers. In conclusion, all of the above-mentioned episodes could be summarized into a metaplot of reading in the F. M. Dostoevsky’s novels., Статья посвящена четырем эпизодам чтения Священного Писания в романах Ф. М. Достоевского. Среди них: сюжет о воскрешении Лазаря в «Преступлении и наказании», два прочтения Послания Ангелу Лаодикийской церкви в «Бесах» и рассказ о чуде в Кане Галилейской в «Братьях Карамазовых». Выявляется содержательное и структурное сходство этих эпизодов. Во всех эпизодах обязательно присутствуют герои­читатели и герои­слушатели. Герои­читатели всегда являются людьми стойкой веры, в то время как герои­слушатели пребывают в духовном кризисе. Прочтенный же отрывок неизменно представляет собой символический рассказ о герое­слушателе и предлагает персонажу не готовые ответы, но направление для движения к новой жизни, к работе над душой. В результате исследования делается вывод о существовании метасюжета чтения вслух Священного Писания в романах Ф. М. Достоевского

The works of theologian David Friedrich Strauss are significant milestones in the development of an academic project known as the “Quest for the Historical Jesus”. As part of the Quest, various researchers tried to reconstruct the life, teachings, and personality of Jesus of Nazareth using historical and philological methods, that is, operating from the standpoint of strict positivism. The purpose of this article is to show that the works of Strauss had a significant impact on the logic and evolution of the religious quests of Leo Tolstoy and Fyodor Dostoevsky. Tolstoy became acquainted with Strauss's ideas around the late 1870s, in a period of intensive intellectual search, which eventually led him to an acute religious crisis and rejection of the official church view on Christianity. The article shows that the writer was ultimately compelled to reject the ideas of Strauss and Renan. At the same time, some elements of Strauss's theory were so close to Tolstoy that these ideas had a definite influence on his basic religious conception. Dostoevsky had the opportunity to become acquainted with the ideas of Strauss in the Petrashevsky Circle. This experience led to a deep life crisis on Dostoevsky's part, too. On the one hand, the writer had a negative view of ideas associated with the works of Strauss and Renan. On the other hand, all of Dostoevsky’s artistic work is directly related to his overcoming the influence of the “Strauss-Renan narrative”, which itself is evidence of the evolution of the writer’s views on faith and religion. DOI: 10.31168/2305-6754.2020.9.1.9

This article is centered on the work of the modern American writer D. Tartt. The genre and narrative constitutions of young adult literature are highlighted in her novels, which are described in the context of relying on the poetics of F. M. Dostoevsky’s novels. The article reconstructs mythological and symbolic models and images in the works of D. Tartt and F. M. Dostoevsky, as well as genetic and typological connections, both in genre and in the plot structures of the novels “The Goldfinch” and “The Idiot”., Статья посвящена творчеству современной американской писательницы Д. Тартт. Выделяются жанровые и нарративные конституции young adult literature в ее романах, которые описываются в контексте опоры на поэтику романов Ф. М. Достоевского. В статье осуществляется реконструкция мифологических и символических моделей и образов в произведениях Д. Тартт и Ф. М. Достоевского, а также генетических и типологических связей как в жанровых, так и в сюжетных структурах романов «Щегол» и «Идиот».

«Роман в девяти письмах» Ф. М. Достоевского построен на разрушении ожиданий читателя от эпистолярной формы, поскольку Достоевский использует ее для написания комического произведения. Для достижения комического эффекта писатель часто прибегает к параллелизму на разных уровнях текста, а также к отсылкам на литературу, актуальную для читателей XIX века. В конце произведения принцип параллелизма намеренно нарушается автором, что не соответствует ожиданиям читателя. «A Novel in Nine Letters» by F. M. Dostoevsky is built on the destruction of the reader's expectations from the epistolary form, since Dostoevsky uses it to write a comic work. To achieve a comic effect, the writer often uses to parallelism at different levels of the text, as well as to references to literature relevant to readers of the XIX century. At the end of the work, the principle of parallelism is intentionally violated by the author, which does not meet the reader's expectations.

В статье анализируются особенности изображения христианской концепции добродетели в художественном произведении раннего периода творчества Ф. М. Достоевского рассказе «Ползунков». Автор исследует особенности становления добродетельного образа главного героя, сформировавшегося в результате нравственных и творческих поисков писателя. Святоотеческая концепция добродетельного положительного человека исследуется автором также на примере других произведений раннего периода творчества Ф. М. Достоевского (роман «Бедные люди», рассказ «Слабое сердце») в их сходстве и различиях с рассказом «Ползунков», рассматривается влияние концепции на создание произведений более поздних периодов. Помимо этого, автор рассматривает процесс формирования примера добродетельного поведения, начавшийся в раннем творчестве писателя и продолжавшийся в произведениях более позднего периода, созданных как на родине, так и за рубежом., The article analyzes the features of the depiction of the Christian concept of virtue in the literary work of the early period of F. M. Dostoevsky's creativity the story "Polzunkov". The author explores the peculiarities of the formation of the virtuous image of the protagonist, formed as a result of the moral and creative searches of the writer. The patristic concept of a virtuous positive person is also studied by the author on the example of other works of the early period of F. M. Dostoevsky's creativity (the novel "Poor Folk", the story "Weak Heart") in their similarities and diff erences with the story "Polzunkov", the infl uence of the concept on the creation of works of later periods is also considered. In addition, the author examines the process of forming an example of virtuous behaviour, which began in the early literary works of the writer and continued in the works of a later period, created both in his native land and abroad.

В статье рассматривается скрытая полемика между авторами двух знаковых про- изведений отечественной литературы — романа «Что делать?» и повести «За- писки из подполья». В этих сочинениях Н. Г. Чернышевский и Ф. М. Достоевский во многом выразили квинтэссенцию собственных представлений об обществе и челове- ке. Чернышевский создал утопию, в которой сочеталась критика буржуазного социума с идеальным будущим мироустройством, где человек будет свободен в своих решениях и поступках. Если первый аспект был выражен объемно, реалистично и содержательно, то созданный вариант альтернативного социального обновления, опиравшийся на теорию разумного эгоизма, предполагал эволюционное изменение человека с целью постепенной трансформации современности. В критике романа «Что делать?» Достоевский основной упор сделал на ошибочности представлений Чернышевского о сущности человека и его предназначении, на безоглядном увлечении умозрительными философскими концепция- ми и забвении морально-этических норм, которые определяли существование человече- ского рода в прошлом и должны оставаться незыблемыми в будущем., The article examines the hidden controversy between the authors of two iconic works of Russian literature — the novel «What to do?» and the story «Notes from the underground». In these works N. G. Chernyshevsky and F. M. Dostoevsky expressed in many ways the quintessence of their own ideas about society and a man. Chernyshevsky created the utopia that combined criticism of bourgeois society with an ideal future world order, where a person would be free in his decisions and actions. If the first aspect was expressed in a voluminous, realistic and meaningful way, then the created variant of alternative social renewal, based on the theory of reasonable egoism, assumed an evolutionary change of a person with the aim of gradual transformation of modernity. In the criticism of the novel «What to do?» Dostoevsky put the main emphasis on the fallacy of Chernyshevsky’s ideas about the essence of a man and his destiny, on reckless fascination with speculative philosophical concepts and oblivion of moral and ethical norms that determined the existence of the human race in the past and should remain unshakable in the future., ВЕСТНИК СУРГУТСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА, Выпуск 3 (78) 2022, Pages 17-33

Zusammenfassung. Der vorliegende Artikel untersucht die Tätigkeit F. Dostojewskijs als Literaturkritiker. Am Beispiel des Textes „Das versteinerte Antlitz" aus dem "Tagebuch eines Schriftstellers" von 1873 wird gezeigt, dass es sich bei diesem Text um eine "Rezension" handelt. Der Gegenstand der Rezension ist die Erzählung des Schriftstellers Leskov "Der versiegelte Engel", die kurz zuvor erschienen war. Die Kritierien, die für eine Rezension gelten, werden dargelegt. Einerseits enthält die Rezension eine Inhaltsangabe, andrerseits eine kritische Beurteilung des untersuchten Werks. Dostojewskij fasst kurz den Inhalt von Leskows Erzählung zusammen und äußert sich dann kritisch zu der darin dargestellten Haltung der Altgläubigen gegenüber der staatlichen Gewalt. Aus Dostojewskijs Sicht hätten dieser Widerstand leisten müssen und nicht zulassen dürfen, dass die Polizei die bei einer verbotenen Prozession mitgeführten Ikonen zerstört und verunstaltet. Dass die Altgläubigen alles hinnehmen, zeige letztendlich, wieweit sie sich bereits vom Glauben entfernt hätten. Denn echter Glaube beinhalte auch die Bereitschaft für den Glauben und seine Symbole zu kämpfen., Аннотация. Цель исследования – деятельность Фёдора Михайловича Достоевского в качестве литературного критика. На примере текста из Дневников писателя 1873 года «Смятенный вид» речь идёт определённо о «рецензии». Рецензия на рассказ писателя Н. С. Лескова «Запечатленный ангел», которая только появилась в печати. В статье представлены критерии, которые соответствуют рецензии. С одной стороны в рецензии представлено содержание, с другой стороны даётся критическая оценка произведению, которое исследуется. Достоевский коротко передаёт содержание и высказывается критично по отношению позиции, которую приняли старообрядцы по отношению к земной власти. По мнению Достоевского они должны были противостоять этой власти и не допустить чиновникам войти во время служения старообрядцев, отобрать и повредить их иконы. То, что старообрядцы всё принимают и ничему не препятствуют, по его мнению, показывает, насколько они удалились от веры, так как по-настоящему верующий человек несёт в себе готовность бороться за свою веру и за свои символы., Анотація. Мета статті – дослідити матеріал тексту з Щоденників письменника 1873 року «Збентежений вид», а саме рецензію на оповідання письменника М. С. Лєскова «Закарбований ангел». У статті представлено критерії, за якими Ф. М. Достоєвський рецензує це оповідання. Результатом дослідження є аналіз тексту, який свідчить про те, що Ф. М. Достоєвський, з одного боку, представляє зміст, а з іншого боку, – надає критичну оцінку твору М. С. Лєскова, який досліджується. Коротко передано зміст і висловлено критичні думки стосовно позиції старообрядців щодо земної влади. На думку Ф. М. Достоєвського, вони повинні були протистояти цій владі та не допустити, щоб чиновники увійшли під час служіння старообрядців, відібрали й пошкодити їхні ікони. Те, що старообрядці мовчки все приймають та нічому не протидіють, на думку Ф. М. Достоєвського, свідчить про те, наскільки вони віддалилися від віри, бо насправді віруюча людина несе в собі готовність боротися за свою віру та за свої святині.

Введение. Феноменологический дискурс в литературоведении связан с методологической установкой на восприятие литературного произведения как феномена авторской действительности и события в восприятии читателя. За счет такой диалогической двуориентированности литературный текст перестает осмысляться как замкнутый объект, выходя на уровень экзистенциальной коммуникации автора и читателя с основой на ценностную событийность. Что позволяет говорить о возможности раскрытия воспринимающего сознания через диалогический поиск своего и чужого слова. Материал и методы. В исследовании используются аналитико-описательный, аксиологический методы и феноменологический подход. В качестве материала для исследования выступают глава «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского «Одна из современных фальшей» (1873), эго-документы: записные книжки 1863–1864 гг., письма к А. Г. Ковнеру (1877), Н. П. Петерсону (1878) и Е. Ф. Юнге (1880). Результаты и обсуждение. В рамках аксиологического анализа текста в качестве ресурса была выделена категория «позиция автора» как «эстетический коэффициент» вектора ценностной ориентации литературного произведения. «Позиция автора» осмысляется через диалогическое начало, выведенное М. М. Бахтиным как первоопределяющее в полифоническом строе произведений Ф. М. Достоевского. Диалог у писателя понятие всеохватное, не имеющее ни временных, ни пространственных границ. Это нашло непосредственное отражение в идее, жанре и композиции «Дневника писателя». Другодоменантность, основанная на сопряжении сознаний Я и Другого, характеризуется позиционно-ценностной вариативностью. Экзистенциальное сознание писателя проявляется в слове, имеющем диалогическую ориентацию. Диалог является атрибутивной характеристикой экзистенциального сознания. Личностное Я проявляет себя как объект и субъект через ситуацию анализа процесса самопознания. Заключение. Процесс открытия читателем не просто духовно-нравственных основ личности автора, но самой ситуации их формирования является важным в ситуации ценностной ориентации молодого поколения. Через диалог с сознанием воспринимающего субъекта Достоевский открывает для читателя путь к обретению своего Я (как Я-автора, так и Я-читателя).

Введение. Представлена методологическая рефлексия изучения ценностно-смысловых аспектов репрезентации агиографической традиции в творчестве Достоевского. Анализ художественной антропологии писателя, идейных поисков и духовных коллизий, определяющих особенности проблематики и поэтики его произведений, позволяет увидеть глубинную связь с агиографической традицией в ее понимании мира и человека. Духовный опыт, запечатленный в житиях, для писателя является не просто жанровым или изобразительным инструментом, а глубинным смысловым вектором, антропологической и аксиологической доминантой. Материал и методы. Материалом исследования являются художественные и публицистические произведения позднего творчества Ф. М. Достоевского, эго-документы писателя, воспоминания современников. Методологической основой исследования является аксиологический подход, который носит комплексный характер и включает в себя культурно-исторический, сравнительно-сопоставительный, структурно-типологический и биографический аспекты. Результаты и обсуждение. Репрезентация агиографической традиции неразрывно связана с мировоззрением писателя, его системой ценностей. В системе воззрений Ф. М. Достоевского вопросы о человеке, его духовном и нравственном развитии, ценностных установках и идеалах имеют большое значение, находят отражение в художественном творчестве, в особенности в романе «Братья Карамазовы» и «Житии Великого грешника», берут основу среди жизненных установок писателя, его религиозном воспитании и религиозно-философском мировосприятии. Заключение. Влияние агиографической традиции на творчество Достоевского – комплексная проблема как с точки зрения аспекта исследования, так и с точки зрения методологии. В исследовании необходимо учитывать глубинную связь русской литературы с христианской религиозной традицией. В процессе смены литературных формаций творчество Достоевского позволяет увидеть то духовное ядро, которое сохраняет русская классическая литература и транслирует из эпохи в эпоху в качестве культурообразующей и смыслообразующей доминанты.

RESUMO Neste artigo são analisadas algumas questões intrigantes, ligadas ao livro de M. M. Bakhtin, Problemas da criação/poética de Dostoiévski (1929; 1963): sua importância na história das ciências humanas na União Soviética; os subtextos religiosos do livro; os esboços rascunhados do cientista para a reedição da monografia; as evoluções e as contradições da metodologia filosófica e da teoria literária na pesquisa; a continuidade das ideias “metalinguísticas” do cientista em relação às raízes antigas (Aristóteles) e da Europa Ocidental (“Escola de Vossler”); reflexo na reedição do livro da categoria metafísica bakhtiniana do “grande tempo”; delimitação pelo autor dos conceitos de “criação” e “poética” em relação à obra de Dostoiévski; as possibilidades técnicas de comparação das mudanças da metalíngua do livro, acessíveis em vista dos índices terminológicos e onomásticos presentes na primeira tentativa de publicação das duas edições em um volume realizada pelo editor petersburguês e filólogo D. A. Iúnov. ABSTRACT The article deals with some intriguing issues related to the book by M. M. Bakhtin Problems of Dostoevsky’s Creation/Poetics (1929; 1963), namely its significance in the history of humanitarian science in the USSR; religious implications of the book; rough sketches of the scientist for the reissue of the monograph; evolution and contradictions of the philosophical and literary research methodology; continuity of the scientist’s “metalinguistic” ideas with ancient (Aristotle) and Western European (“Vossler’s school”) roots; reflection in the reissue books of the Bakhtin ontological category “Big time”; the distinction between the concepts “creation” and “poetics” in literary heritage of Dostoevsky; the technical possibility of comparing of the changes in the meta-language of the books available in a unified terminology and name pointers in the first experience of publishing two books in one volume, carried out by the St. Petersburg publisher and philologist D. A. Yunov. АННОТАЦИЯ В статье рассматриваются некоторые интригующие вопросы, связанные с книгой М. М. Бахтина Проблемы творчества/поэтики Достоевского (1929; 1963): ее значение в истории гуманитарной науки в СССР; религиозные подтексты книги; черновые наброски ученого к переизданию монографии; эволюция и противоречия философской и литературоведческой методологии исследования; преемственность «металингвистических» идей ученого с античными (Аристотель) и западноевропейскими (“школа Фосслера”) корнями; отражение в переиздании книги бахтинской онтологической категории «большое время»; разграничение автором понятий “творчество” и “поэтика” в отношении произведений Достоевского; технические возможности сравнения изменений метаязыка книги, доступные в виде объединенных терминологических и именных указателей в первом опыте публикации двух изданий книги в одном томе, осуществленном петербургским издателем и филологом Д. А. Юновым.

This article comments on one detail of the artistic world of the novella Uncle’s Dream. The mention of monk Misail in Svetozersky Hermitage is considered as a topographic sign, which allows one to accurately determine the local attribution of Dostoevsky’s text. According to the author of the article, the prototype of the priest is Father Macarius (Mikhail Yakovlevich Glukharev), also known as “the Apostle of the Altai Land”. The author introduces into scholarly circulation M. Ya. Glukharev’s autograph found in Barnaul and analyses the missionary activity of the Archimandrite and the reasons for his getting closer to Tobolsk Decembrists M. A. Fonvizin and his wife N. D. Fonvizina, P. S. Bobrischev-Pushkin, and P. N. Svistunov. The paper also discusses the question of F. M. Dostoevsky’s interest in the personality of the Archimandrite and the channels through which the writer could know about the old man: Fonvizin’s circle, the book about father Macarius of his succеssоr S. Landyshev, Dostoevsky’s Semipalatinsk fellow ethnographer N. A. Abramov, or oral legends, including raskolnik ones. The extant humorous stories about the Archimandrite might have served as an impetus for the comic transformation of his image in the novella Uncle’s Dream, in which the writer easily and ironically used facts known to him encrypting Father Macarius and using the secular name Mikhail. In the writer’s later works, the figure of Macarius is presented in the rough drafts of the novel The Brothers Karamazov and “the monk of Obdor” is included in the environment of Elder Zosima in the final text of the work. Long before the emergence of the conception of The Brothers Karamazov, M. Ya. Glukharev becomes not only a catalyst in the creative process and one of the prototypes for Dostoevsky, but also an example of the “romantic missionary”, a popular spiritual leader and reformer of the Church., В статье дается комментарий одной детали художественного мира повести «Дядюшкин сон». Упоминание об иеромонахе Мисаиле в Светозерской пустыни рассматривается как топографическая примета, обеспечивающая убедительную локальную привязку текста Достоевского. Прототипом священника, по нашему мнению, является о. Макарий (Михаил Яковлевич Глухарев), которого называли «Апостолом земли Алтайской». В научный оборот вводится найденный в Барнауле автограф М. Я. Глухарева, анализируется миссионерская деятельность архимандрита, причины его сближения с тобольскими декабристами М. А. Фонвизиным и его супругой Н. Д. Фонвизиной, П. С. Бобрищевым-­Пушкиным, П. Н. Свистуновым. В работе рассматривается также вопрос интереса Ф. М. Достоевского к личности архимандрита и каналы, по которым писатель мог узнать о старце: кружок Фонвизиных, книга об о. Макарии его преемника С. Ландышева, семипалатинский приятель Достоевского краевед Н. А. Абрамов, устная легенда, в том числе раскольничья. Сохранившиеся по сей день юмористические истории об архимандрите могли стать толчком для комической трансформации его образа в повести «Дядюшкин сон», в которой писатель с легкостью, иронично оперировал известными ему фактами, зашифровав о. Макария под мирским именем Михаил. В зрелом творчестве фигура Макария присутствует в черновых набросках романа «Братья Карамазовы», а «обдорский монашек» входит в окружение старца Зосимы в окончательном тексте произведения. Задолго до обдумывания замысла романа «Братья Карамазовы» М. Я. Глухарев становится для Достоевского не только катализатором творческого процесса и одним из прототипов героев, но и примером «романтического миссионера», народного духовного лидера и реформатора церкви.

В данной статье рассмотрены письма Ф. М. Достоевского из Петропавловской крепости, а также личность писателя сквозь призму его мыслей в обозначенный период. Прослеживается процесс «перерождения» Ф. М. Достоевского, его взглядов и убеждений. В эпистолярном наследии 1849 года писатель раскрывается с разных сторон, поэтому задачей исследования является анализ роли дела петрашевцев в жизни Ф. М. Достоевского. This article examines the letters of F. M. Dostoevsky from the Peter and Paul Fortress, as well as the personality of the writer through the prism of his experiences in this period. The process of "rebirth" of F. M. Dostoevsky, his views and convictions is traced. In the epistolary heritage of 1849, the writer is revealed from different angles, therefore the task of the study is to analyze the role of such a socio-political event as the Petrashevsky cause in the life of F. M. Dostoevsky.

В статье рассмотрен «Дневник Писателя» Ф. М. Достоевского 1876–1877 гг. как произведение, которое создается в русле традиций древнерусской словесности. Об этом свидетельствует категория «летописного времени», позиция автора, близкая авторской позиции древнерусского книжника, соединение разных точек зрения на текущие события, а также традиции жанров древнерусской словесности – летописи, агиографии и жанра видения. The article considers Dostoevsky's «Diary of a writer» of 1876–1877 as a work that is created in line with the traditions of Old Russian literature. This is evidenced by the category of «chronicle time», the author's position, close to the author's position of the ancient scribe, the combination of different points of view on current events, as well as the traditions of the genres of the Old Russian tradition – hagiographic, chronicle genre, vision genre.

В статье проанализированы средства изображения образа Ф. М. Достоевского в мемуарах Вс. С. Соловьева. Показано, что, несмотря на близость религиозно-философских взглядов Ф. М. Достоевского и Вс. С. Соловьева, последний не понимает специфики творческого почерка гениального современника, природы его «реализма в высшем смысле». В интерпретации произведений другого автора Вс. С. Соловьев не смог занять позицию вненаходимости, отстраниться от собственного писательского опыта. The article analyzes that the image of F. M. Dostoevsky – a man and a writer – in the memoirs of V. S. Solovyov. It’s shown that, despite the closeness of the religious and philosophical views of F. M. Dostoevsky and V. S. Solovyov, the latter doesn’t understand the specifics of the creative style of a genius contemporary, the nature of his «realism in the highest sense». In the interpretation of the works of another author, V. S. Soloviev couldn’t take the position of being outside, to distance himself from his own writing experience.

Целью статьи является исследование поэмы «Великий инквизитор» Ф. М. Достоевского как претекста повести «На чужой стороне» (1910) А. А. Золотарёва, писателя, который входил в товарищество «Знание» и каприйский кружок А. М. Горького. Художественная рецепция поэмы «Великий инквизитор» интересна тем, что Золотарёв в повести отразил размышления человека начала XX века о судьбе России. Писатель вступает в полемику с Розановым и Горьким как интерпретаторами поэмы «Великий инквизитор». Для Горького в поэме Ивана Карамазова главным является идея о необходимости сильной власти для слабого человека, для Розанова – ненужность искупления из-за слабости человеческой природы, неверия в Бога и человека. Золотарёв включает размышления о поэме в речь героя повести – польского ссыльного пана Юлиуша, обращённую к русскому ссыльному Ветрову. Пан Юлиуш стремится своему юному слушателю указать на опасности, подстерегающие русский народ, при этом он использует те же воздействующие тактики, что и Великий инквизитор. Воссоздаётся евангельская прецедентная ситуация, которая переосмысливается Золотарёвым: поцелуй Пленника соотносится с поцелуем Иуды. Полемизируя с Розановым и Горьким, Золотарёв возвращается к мысли Достоевского о том, что проявление истинной свободы человека – это вера в Бога. Поэме об инквизиторе противопоставлена легенда об апостоле Петре, который добровольно принимает мученичество за веру. Вместе с тем Золотарёв призывает русский народ не возвышаться над другими народами, а стремиться к славянскому единению, веру соединять с научным знанием и любовью к Отечеству., The purpose of the article is research the poem "The Grand Inquisitor" by Fedor Dostoevsky as a pretext of the story "In another country" (1910), Aleksei Zolotarev, the writer who was part of the circle of Knowledge and Maksim Gorky’s Capri circle. The artistic reception of the poem "The Grand Inquisitor" is interesting because in his story Zolotarev reflected the man’s reflections of the beginning of the 20th century about the fate of Russia. The writer enters into a polemic with Vasilii Rozanov and Gorky as interpreters of the poem "The Grand Inquisitor". For Gorky in the poem of Ivan Karamazov the main idea is the need for strong power for a weak person, for Rozanov the main idea of this poem is the uselessness of redemption because of the weakness of human nature, disbelief in God and man. Zolotarev includes reflections on the poem "The Grand Inquisitor" in the speech of the hero of the story, the Polish exiled Pan Julius, addressed to the Russian exiled Vetrov. Pan Julius seeks to point out to his young listener the dangers that lie in wait for the Russian people, while he turns to the same influencing tactics as the Grand Inquisitor. The evangelical precedent situation is recreated, which is reinterpreted by Zolotarev: the kiss of the Captive is correlated with the kiss of Judas. Zolotarev polemics with Rozanov and Gorky and returns to Dostoevsky's idea about the manifestation of true human freedom is faith in God. The poem about the Inquisitor is contrasted with the legend of the Apostle Peter, who voluntarily accepts martyrdom for the faith. At the same time, Zolotarev calls on the Russian people not to rise above other nations, but to strive for Slavic unity, to unite faith with scientific knowledge (Prometheus Fire) and love for the Fatherland.

Предлагается обзор жанрового репертуара носителя эгоцентрической речи Лужина, героя романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Господствующим предметом эгоцентрической речи является сам субъект речи, главная цель – самоутверждение или дискредитация другого. В речи Лужина преобладают речевые жанры возражения, обвинения и угрозы, тон его речи фамильярно-снисходительный или агрессивно-наступательный. По форме, речь Лужина – это монолог «сверху вниз», в разговоре на равных герой не участвует. For the first time, the article provides an overview of the genre repertoire of the bearer of egocentric speech, Luzhin, the hero of the novel «Crime and Punishment» by F. M. Dostoevsky. The dominant object of egocentric speech is the subject of speech itself, the main goal is self-affirmation or discredit of the other. Luzhin's speech is dominated by the speech genres of objections, accusations and threats, the tone of his speech is familiarly condescending or aggressively offensive. In form, Luzhin's speech is a monologue «from top to bottom», he does not participate in a conversation on equal terms.

В статье описаны ценности и идеи Ф. М. Достоевского, которые писатель передает в споре с Л. Н. Толстым в «Дневнике писателя» за июль–август 1877 г. Достоевский анализирует значение России для стран Европы, миссию русской литературы и особый характер русского народа. Все эти аспекты для писателя связаны с духовно-нравственной сферой, которая позволит России объединить славянские страны и дать Европе ключ к решению многих вопросов. The article is devoted to the values and ideas of F. M. Dostoevsky, which the writer conveys in a dispute with L. N. Tolstoy in the «A Writer's Diary» for July–August 1877. Dostoevsky analyzes the significance of Russia for the countries of Europe, the mission of Russian literature and the special character of the Russian people. All these aspects for the writer are connected with the spiritual and moral sphere, which will allow Russia to unite the Slavic countries and give Europe the key to solving many issues.

В статье изучены произведения И.С.Глазунова, эквивалентные философии Ф.М.Достоевского. Цель исследования – выявить пути претворения религиозно-философских идей художественным языком, найти общность духовных пространств их произведений. Как ключевые применены термины «философия художественного образа», «многовекторность духовных влияний». Автор заключает, что духовные пространства Ф.М.Достоевского и И.С.Глазунова эквиваленты, детерминированы превалированием идей православия на протяжении всего творческого пути, а также выявлены факторы, определяющие общность мировоззрений писателя и художника., The article examines the I.S.Glazunov`s works, equivalent to the F.M.Dostoevsky`s philosophy. The purpose of the research is to identify ways to translate religious and philosophical ideas into artistic language, to find common spiritual spaces of their works. The terms «the philosophy of the artistic image» and «the multi-vector approach of spiritual influences» are used as key terms. The author concludes that the spiritual spaces of F.M. Dostoevsky and I.S. Glazunov are equivalent, determined by the prevalence of the ideas of Orthodoxy throughout the entire creative path, and the factors that determine the common worldviews of the writer and the artist are revealed., Журнал Института Наследия, Выпуск 2 (25) 2021

В данной статье анализируются представления об источнике социальных норм, изложенные в произведениях Ф. М. Достоевского. Особенности таких представлений и механизмов нормообразования (генезис, нормотворчество) описываются посредством апелляции к понятию социального воображаемого. Полифоничность языка писателя позволяет рассмотреть диалектику идей и антиидей в социальном воображаемом, порождающих, соответственно, нормы и антинормы. Критерии дифференциации норм и антинорм, работающие на индивидуальном и социальном уровнях (совесть, уровень развития морального сознания, моральный порядок), позволяют каждому человеку проверять идеи, автором и носителем которых он является. Одна из ключевых идей, которым уделяется существенное внимание как в художественных, так и в публицистических текстах Ф. М. Достоевского, – самопожертвование. Данная идея обладает мощным нормотворческим потенциалом, способствует расширенному воспроизводству социального воображаемого, однако разрушается в сочетании со стремлением к корысти. Ф. М. Достоевский отказывается от эгалитарного подхода в оценке нормотворческого потенциала личности, обращая внимание на преимущество «маленьких человечков» перед «обыкновенными людьми». Ф. М. Достоевский не оперирует понятиями «нормотворчество» или «представления об источниках социальных норм», однако его идеи о происхождении и содержании «нормального закона человечества» до настоящего времени оказывают влияние на формирование социального воображаемого., This article analyzes the ideas about the source of social norms set forth in the works of Dostoevsky. The peculiarities of this ideas and mechanisms of norm formation (genesis, norm-creating) are described with help the such phenomena as a social imaginary. The polyphonic nature of the writer's language allows us to consider the dialectics of ideas and anti-ideas in the social imaginary, which give rise, respectively, to norms and anti-norms. At the individual and social level, the criteria for differentiating norms and anti-norms can be distinguished: conscience, the level of moral consciousness development, moral order. These criteria allow each person to test the ideas of which he or she is the author and carrier. Self-sacrifice is one of the key ideas that receive significant attention both in the fictional and publicistic texts of Dostoevsky. This idea has a powerful norm-setting potential, contributes to the expanded reproduction of the social imaginary, but it is destroyed in combination with the desire for self-interest. Dostoevsky rejects the egalitarian approach in assessing the norm-creating potential of a person and draws attention to the advantage of «little people» over «ordinary people». It should be noted that Dostoevsky does not operate with the concepts of «norm-creating» or «ideas about the sources of social norms», however, his ideas about the origin and content of the «normal law of humanity» still influence the formation of the social imaginary.