Search

Copyright of Acta Linguistica Lithuanica is the property of Institute of the Lithuanian Language and its content may not be copied or emailed to multiple sites or posted to a listserv without the copyright holder's express written permission. However, users may print, download, or email articles for individual use. This abstract may be abridged. No warranty is given about the accuracy of the copy. Users should refer to the original published version of the material for the full abstract. (Copyright applies to all Abstracts.)

Copyright of Būdas (Habitus) is the property of Lithuanian National Culture Center and its content may not be copied or emailed to multiple sites or posted to a listserv without the copyright holder's express written permission. However, users may print, download, or email articles for individual use. This abstract may be abridged. No warranty is given about the accuracy of the copy. Users should refer to the original published version of the material for the full abstract. (Copyright applies to all Abstracts.)

Šiame tyrime iš naujo gvildenamas lietuvių kalbos tarmių priegaidžių (šįkart ilgųjų balsių) skyrimo klausimas. Pasitelkus eksperimentinę medžiagą iš šiaurinių žemaičių telšiškių tarmės, bandyta užčiuopti koreliacinius akustinių požymių (balsių trukmės ir pagrindinio tono) ryšius ir jais grįsti priegaidžių diferenciaciją. Įvairiais rakursais palyginus turimus duomenis, pastebėta, kad ilgųjų balsių kiekybė ir pagrindinio tono kitimo staigumas nėra savarankiški parametrai. Panaudotoji matematinė duomenų analizavimo alternatyva atskleidė, kad balsių trukmė yra atvirkščiai proporcinga santykiniam tono kitimo staigumui (kuo balsio trukmė didesnė, tuo kitimas yra lėtesnis, ir priešingai, – kuo trukmė mažesnė, tuo kitimas staigesnis). Pastebėtos tendencijos verifikuotos ir statistinės analizės rodiklių. Galutinai įsitikinta, kad cirkumfleksinė šiaurinių žemaičių priegaidė pagrįstai mokslininkų nuo seno vadinama tęstine (dėl lėtesnio tono kitimo), o akūtinė – staigine (dėl intensyvesnės tono kitimo dinamikos).

THE ROLE OF ANALOGY IN THE EVOLUTION OF FORM IN LATVIAN PERSONAL PRONOUNSSummaryIn the article it is assumed that Latvian personal pronouns have inherited the “classical” case paradigm from the Lithuanian—Latvian parent language with a well-differentiated inflexion. The great variety of pronominal inflections in Latvian dialects and old manuscripts can be explain­ed by the different conditions affecting the evolution of the language. Word-ending phonological and morphological changes, which created favourable conditions for the so-called changes by anal­ogy, have resulted in morphological modifications in the system of all inflectional words.Therefore, the article is concerned with: (a) the process of neutralization of the singular accus­ative and instrumental cases in the () о and ()ā-stem paradigms (which occurred after the above-mentioned phonological changes); (b) the effect of neutralization on identical cases of singular personal pronouns; (c) the effect of prepositions, which govern several cases, on the process of neutralization.The article also deals with the influence of the accusative-instrumental cases of singular pro­nouns on the modification of the plural pronominal paradigms, and with conditions and variants of the modification in question.On the basis of the data from Latvian dialects and old manuscripts a conclusion can be drawn that the modifications in the personal pronominal paradigms could have begun prior to the written language.

ЭВОЛЮЦИЯ ЛОКАТИВА ЛАТЫШСКОГО ЯЗЫКА И ЕЕ ВНУТРЕННЯЯ МОТИВИРОВАННОСТЬРезюмеВ статье раскрываются условия эволюции локатива латышского языка и объясняется ее внутренняя мотивированность. Предполагается, что еще до появления письменных памятников в латышском языке существовал не только инессив, но и иллатив.После фонологических и системных изменений конца слова в латышском языке были нейтрализованы инессив и иллатив мн. ч. По модели мн. ч. была нейтрализована оппози­ция инессива/иллатива ед. ч., которая нашла наглядное отражение в письменных памят­никах.Во времена нейтрализации оппозиции инессива/иллатива по модели инессивов tamī, tamā, šimie из древних иллативов начали формироваться инессивы tanī, tanā, šinie.Инессив (локатив) латышского языка после приобретения значения не только мес­та и времени действия, но и его направления стал одним из наиболее часто употребля­емых падежей.В статье также объясняются условия развития локативов мн. ч. односложных (и неко­торых неодносложных) родовых местоимений. Внутренней мотивированностью этих инно­ваций является избежание синкретических форм, которые появились в парадигмах упомя­нутых местоимений после фонологических изменений и системного сокращения конца слова.

НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О ЛАТЫШСКОМ МЕСТОИМЕНИИ viņš, viņa РезюмеВ латышском языке из основ дальнего указания *ana-, *anā- самостоятельное местоимение не образовалось. Членом дальнего указания стало сложное местоимение viņš, viņa, образование которого следует отнести к эпохе формирования местоименных прилагательных.В статье на основе данных латышских говоров выдвигается предположение, что местоимение viņš, viņa образовано из указательного слова (наречия) дальнего указания *vin(E) „вон“, ср. пр. winna „heraus“, ст. сл. vьnĕ „draußen", и энклитического местоимения (j)is, *(j)ī (resp. *о-, *-ā-) нейтрального указания, которое по закону Вакернагеля в древнебалтийском предложении могло занять второе место. Веским доказательством этого пред­положения являются формы с долгими окончаниями местоимения v́eńìs, v́eńei верхнелатышского говора Пилда, напр.: им. п. ед. ч. ж. p. -ei род. п. ед. ч. муж. р. –ùо род. п. ед. ч. ж. р. –ùos и др. Они могли сохраниться лишь в односложных словах, т. е. в местоимении jis, jei „он, она“ (см. парадигму склонения). Переход корневого -i- в -е- и палатализация -ņ- во всех формах свидетельствуют о том, что (ve)ņ< *(vi)nj. Таким образом, данные говора Пилда (и других говоров) являются твердой основой для реконструк­ции общелатышского сложного местоимения *vin(E) (j)is „вон тот“, *vin(E) *(j)ī „вот та“. Вокализм конца слова местоимений viņš, viņa и v́eńìs, v́eńei указывает на то, что в большинстве латышских говоров (т. е. в ареале употребления viņš, viņa) сращение *vin (E) и (j) is, *(j)ī в одно слово произошло до перехода *in в ī и до сокращения конечных долгих гласных, а в некоторых верхнелатышских говорах — после упомянутых процессов.

ON THE ORIGIN OF SOME WORDSSummaryLith. dial. apuokas “hair below, down” is said to be cognate either with Latv. apakša “bot­tom” (ā) or apukša “id.” () and apauška “id.” (←*apauk-tjā). *apa and *apu in *apak- and *apuk- are identified with IE adverbs-prepositions *apo and dial. *apu and -k- is thought of to be an (emphatic ?) particle. It is also assumed that the word apuokas was used to name an eagle owl after its rich feathers and consequently Pr. aukis “griffin” has nothing to do with the Lith. word.Lith. kéikti (-ia) “to scold, rail, call names” is being connected, on the one hand, with Lith. kykà “cursing, swearing, abuse”, kỹkastės, kỹkšena “discord, dissension, quarrel”, kỹkti (-ia) “to be ailing, to be sickly; to live hard, in penury...” etc. and, on the other, with Lith. kaĩkti (-ia)“to howl, squeak”, Serb. —Cr. čič “hard frost” (*keiko-), Rus. чи́чер, чи́чера “sharp cold wind with rain in autumn etc.”. The author believes that Pr. ep-kieckan “vice” represents quite a different root, namely *kek- in Lith. kèkotis (-ojasi) “to quarrel, abuse one another”, keknóti (-ója) “to chuckle, giggle; to bark...”, kė̃kti (-ia) “to take pains, to labour; to live hard, in penury...” etc.

LITHUANIAN-LATVIAN ETYMOLOGIESSummaryLatv. buôzt “bristle” seems to be derived from the noun Latv. buõze “stiek, club with a thick end”. Latv. buõze and Lith. búožė “knob, stick, club with a thick end; flail etc.” are apparently connected with Latv. bâzt “put, set, stick, fix”, Lith. božóti “slice”, Latv. bêzt2 “shoot, scratch, shuffle” (concerning their meaning cf. Lith. bèsti “stick” and Latv. best “dig, spade”). Some pa­rallels, cf. Lith. žiáunos “branchia, gills”, Latv. žaũnas “gills; jaw; mouth” and OCS žują “I chew, masticate”; Goth, munþs, OE mūth “mouth” and Lat. mando “I chew, masticate, eat, bite”, show that Lith. burnà “mouth” (Latv. pur̂ns “muzzle; snout” is supposed to be from *burn-) goes back to the Baltic root *b-H- “rub, grate, grind; chew, masticate” attested in Latv. bur̂nît ,”squeeze, pinch, crumple, rub”, bur̂zît, bur̂zêt “rub, crumble, crease”, Lith. bir̃žti “to make a sign in a soil with the foot so that a sower could see how wide to sow”, Latv. bêrzt “rub, scrub, wash, chafe”. Lith. čáižyti and čiáužyti “lash, switch, whip” are derivatives of Lith. číežti “lash, whip”, čéižti “to litter” and respectively čiaũžti “slide, glide”. Latv. drīzs “fast, quick, swift; soon” can be identified with Lith. drỹžti “tear”, dríežti “tear”. For their semantical connection some evidence is furnished by Lith. dréngti “wear, tear; rub, grind off, file off; hurry, make haste”; Lith. griẽti “snatch, seize, grasp, grab, tear; skim the milk, take the cream off; drive etc.” Lith. greĩtas “quick, rapid, fast; prompt, speedy; near”, Latv. griets “quick, fast, swift; rapid, prompt”; OHG rase, OE rash “quick, fast, rapid”: Ir. rethim “Irun.” Lith. gubyti “toss, beat, flog” wich corresponds to Latv. gubît “rob, steal, plunder etc.” provides an internal connection with Lith. gùbti “become hollow, sunken”, gaũbti “bend, turn outwards; rob, plunder”. Lith. kam̃pas “handle, grip; shaft-bow”, Latv. kam̃ps “a bow of a basket” are most likely derived from the verb Lith. kam̃pti, Latv. kàmpt “seize, catch, grasp” (cf. Lat. capulus and capio and others). Lith. šẽškas, Latv. sȩsks “fitchew” are considered to be derivations with suffix -(s)k- from the verbal root šeš- which lurks in Lith. šešti “to be angry, to cavil, to carp”, šešus “angry, captious, fault-finding, carping”, šãšas “scab; abscess, boil, sore”, Latv. sass “scab; itch etc.”. In view of OCS gnĕvъ “anger, malice, wrath”, Russ Ch gnĕvъ “rotten stuff”, OCS gniti “rot, putrefy” and other evidence in the Indo-European languages it is possible to reconstruct for the root šeš- its primary meaning “to rot, to putrefy, to become dirty, putrid, to stink”. To denominate a fitchew after its stench is a well-known fenomenon in the Indo-European languages (cf. e. g. the etymologies of ORuss dъchоrъ, OHG wisula, OFr voison and to some extent E fitchew). The same root šeš- “to rot, to putrefy, to become dirty, putrid, to stink” could be reflected in such Lithuanian and Latvian river names as Šešùpė, Šešuvà, Sesava and others.

НАЗВАНИЯ ВЕТРОВ В ЛАТЫШСКОМ ЯЗЫКЕРезюмеЛатышские названия ветров до сих пор еще не были предметом специального рассмот­рения. В данной статье рассматриваются только те названия ветров, которые обозначают негры определенного направления. Анализу подлежат главным образом те названия, кото­рые встречаются в латышских говорах вдоль побережья Балтийского моря. Встречаемые в говорах названия направлений ветров многочисленны (по семантике можно выделить б групп) и разнообразны по форме. В статье наряду с уже признанными зтимологиями делается попытка дать новые объяснения для названий ветров āzenis ,,юго-восточный ветер“ и tārpenis „южный или юго-восточный ветер”. Некоторые названия ветров (например, ides vējš ,, северо-восточный в.”, launadzis „южный в.”, luodes vējš „северо-западный в.”, mākars ,,восточный в.” и др.) заимствованы из прибалтийско-финских языков. Названия ветров ides vējš, luodes vējš распространены на былой территории ливов — главным образом вдоль побережья Рижского залива, а названия āzenis, saksenis ,,юго-западный в.”, sāmenis „северозападный в.” — в западной части Курземе, на территории куршекого племени (см. карту). Следовательно, названия āzenis, saksenis, sāmenis могут быть рассмотрены как слова, кото­рые в свое время, возможно, употреблялись в языке куршей.

LIT. déinauti, LETT. dĩvelêt UND IHRE VERWANDTENZusammenfassungDer Artikel behandelt vor allem einige solche baltische Wörter, die noch keine etymologische Erklärung gefunden haben.Lit. (žem.) déinauti „den Hof machen, flirten, schmeicheln, locken“ ist von déina „Ge­fälligkeit, Schmeichelei; (Subst, comm.) wer schmeichelt, den Hof macht“ abgeleitet, das letztere ist wieder mit dem Suffix -na von Verb * díeti (Präs. 3. *díeja, ältere und žem. Form *dẽja; Prät. 3. *díejo, ältere *dė́jo) = lett. diêt (Präs. 1. deju) „hüpfen, tanzen (auch singen)“. Zur Wort­bildung vgl. lit. gleinà „wer sudelt- schmiert“ : gliẽti (gliẽja/glẽja) „schmieren, kleben, verkitten“ (im Lett. gibt es deinis “Tänzer, Springer”). In den baltischen Sprachen werden die Wörter des Bedeutungsfeldes „hüpfen, springen, tanzen“ oft in der Bedeutung „den Hof machen, schön tun, sich einschmeicheln“ gebraucht (vgl. auf beiderlei Art gebräuchliche lit. šokinė́ti, lett. lȩ̃kât, lakstuôtiês, lakstîtiês, lie. tū́pčioti, tupinė́ti, tupikáuti, kulnùs raitýti).Zu derselben Wortfamilie gehören lett. dĩvelêt „(wiederholt) reißen, quälen, peinigen; schüt­teln, schaukeln; bewegen; sich abarbeiten lassen; viel beschäftigen (arbeiten lassen), viel benu­tzen; abplagen; unruhig sein, sich unruhig gebärden“ (in letzter Bedeutung besonders das Reflexivum), dīvelis, dīvele, divelnieks „ein unruhiger Mensch“ (vgl. semantisch sehr nahes lett. daiņa, dīdaļa, dīduoņa, dīža „ein unruhiger, unbändiger Mensch“), lit. (Zern.) nu-dỹvelioti „ermüden, abhetzen, abplagen“, pri-dỹvelioti „verprügeln“. In bezug auf die Form (besonders auf -v-) vgl. lett. glīve, glīvēt, lit. gléivės (seit. glyvas), gleivė́ti, gleivýti neben lit. gliẽti.Zusammen mit den früher etymologisch nicht erklärten Wörtern wird der Überblick über die anderen Verwandten von lett. diêt gegeben. Nebenbei werden zusätzliche Argumente für die Zugehörigkeit von lit. dejà „(Subst.) Jammern, Wehklage, Unglück, Elend; (Interj.) leider, schade, ach“, dainà „Lied“ und manchen anderen Wörtern zu dieser Wortfamilie (idg. *deǝ- „sich schnell (herum) bewegen, herumwirbeln, tanzen“) angeführt.

ОБ ОДНОЙ КАТЕГОРИИ ЛАТЫШСКИХ ЗАИМСТВОВАНИЙ В ЭСТОНСКОМ ЯЗЫКЕРезюмеВ статье представлены главным образом южноэстонские диалектизмы, характери­зующие латышский язык как посредник при распространении слов нижне- и верхненемец­кого происхождения в эстонском языке. Этимологии, данные в соответствующей литерату­ре и предложенные автором настоящей статьи основываются на определенных фонетических, семантических и лингвогеографических различающих особенностях между латышскими и нижне- или верхненемецкими заимствованиями в эстонском языке.Большинство из приведенных латышских заимствований распространено лишь в не­которых южноэстонских говорах в непосредственном соседстве с территорией латышского языка (или в западной части острова Сааремаа): ees ~ iis ʽотверстие для шнуровки туфель или сапог‘, kapsik ~ kap's ʽ(мужской) носок‘, kapsid ʽдетская обувь‘, kiplok' ~ kibluk ~ kibluska ʽчеснок‘, kirbits ~ kirmits ʽтыква‘, krakikõni ~ rakakõnõ ~ rak'k' ~ traks ~ prak's ~ praksikõni ʽскамейка с тремя ножками‘, krakikõni ʽюла‘, Kraunala ~ Kroonala ~ Kruanala ʽпрозвище пестрой или родившейся в среду коровы‘, maguń ~ magunas ~ magon ~ moguń ʽмак‘, Mandala ~ Mandal ʽпрозвище (родившейся в понедельник) коровы’, mastlid ʽкорь; оспа’, preetel ʽопределенный вид салаки’, reis ʽраз’, rundul ~ krundul' ʽпескарь’, toŕt ʽаист’, tul' l' ~ tullike ʽбезумец, сумасброд; тупой’, trummul ʽконусообразная жестяная посуда для кипячения воды’, vaagus ʽсарай для хранения упряжи и телег, маленький навес’.Изолексы четырех нижеприведенных заимствований шире, охватывают несколько маргинальных говоров или распространяются глубоко на территории эстонского языка: amat ~ ammat' ~ aamat ʽдолжность; место службы; привычка’, at'spuul' ~ otspool' ~ otspul ~ otspol' ~ otspuul' ʽткацкий челнок’, liimeister ~ liimeistre ~ kliimeister ~ liibmeister ~ liimis-raud ʽручной струг с двумя рукоятками’, rungul' ~ rongõl ~ rongal' ~ rongul' ~ krungul ~ runkul' ~ rundul' ~ runtskul'l ʽкормовая свекла’.Южная и средняя части Эстонии, а также Сааремаа, исторически образуя северную территорию Лифляндской губернии, были подвержены культурным влияниям административного центра Риги. Вследствие этого на вышеупомянутую территорию перенеслись и латышские заимствования. При этом латышский язык был посредником заимствования слов нижне- и верхненемецкого происхождения в эстонский язык.

ДР. ЛАТЫШСК. autis ʽПЕЛЕНКИ’ И РУССК. ДИАЛ. обуть ʽОБУВЬ’РезюмеНаряду с o-сновой лит. aũtis ʽпортянка’, лтш. àuts ʽпортянка, повязка, платок’ в др. лтш. сохранена i-основа autis мн. ч. ʽпеленки’. Этому слову точно соответствует i-основа русск, диал. обуть ʽобувь, недоуздок’ и необуть ʽнеобутый, босяк’. Диалектное слово обуть с одной стороны выступает синонимично по отношению к слову обувь, с другой стороны оно тесно связано с другими производными от корня содержащими -t- как, например, с прасл. *ob-u-t-a *ob-u-t-ije и др. Обращает на себя внимание параллелизм форм с -v- и -t- в случаях русск. обувь : обуть, русск церк. сл. и др. русск. ОБОУВбНЪ : ОБ8ТИIє; ОБОУВАТИ : ОБОУТИ. Высказывается предположение, что русск. диал. обуть не обяза­тельно должно быть рассмотрено как диалектное новообразование, а может продолжать ста­рую i-основу. Ее можно сравнить с пережиточными именами типа прасл. *bytь (в др. чеш., русск. церк. сл., далее, ср. лит. buitis, būtis, -ies); *datь (русск. церк. сл.) и *žitь (русск. церк. сл.). Вероятно специфическим славяно-прусским соответствием является русск. обуть ʽнедоуздок’ и др. Прусс., auclo ʽнедоуздок’. На основании данных латышского и ли­товского языков, а также славянских языков, нам удалось как более древнее и первичное определить семантику, связанную с обуванием ног, а значение таких производных как др. прусс, auclo, русск. диал. обуть ʽнедоуздок’ соответственно как вторичное. Др. лтш. autis занимает в смысловом отношении промежуточное положение между названными предста­вителями определенной семантической экспансии. Возможно, что в русск. диал. обуть как бы совмещены эти крайние точки семантического развития.

ПРИСТАВКА рrа- В ЛАТГАЛЬСКИХ ГОВОРАХ ВЕРХНЕЛАТЫШСКОГО ДИАЛЕКТАРезюмеВ сравнительном языкознании балтийских языков общепризнанным является мнене, согласно которому предлог рrа и приставка pra-, за исключением немногих случаев, которые упомянуты в Словаре латышского языка К. Мюленбаха и Я. Эндзелина и в дополне­ниях к этому словарю, в латышском языке исчезли. Однако эта точка зрения нуждается в уточнении, ибо в латгальских говорах верхнелатышского диалекта сохранилось не только несколько имен, но и свыше 60 унаследованных глаголов с приставкой рrа-.Глагольная приставка рга- в латгальских говорах имеет следующие значения:1) указывает на направление мимо кого (чего), например: prabràukt ,,проехать ми­мо (кого, чего)“; praiêt,,пройти мимо (кого, чего)“, ср. лит. praeĩti т.е.;2) указывает на направление сквозь, через, например: pracìrst „прорубить“, ср. лит. prakir̃sti т.е.; pradùrt ,,проколоть“, ср. лит. pradùrti т.е.; prakàlt „продолбить“, ср, лит. prakálti т.е. (это же значение приставка рrа- имеет в именах латгальских говоров рrаgarîba „прожорливость“ и pragarîgs „прожорливый“, ср. лит. диал. prãgaras „прожора“, а также лтш. диал. (латг.) prarìt „жадно проглотить“, лит. prarýti т.е.);3) указывает на действие, которое совершается на определенном участке пути, напри­мер: prabràukt „проехать (определенный участок пути)“, ср. лит. pravažiúoti „проехать (определенный участок пути)“;4) указывает на действие, которое продолжается определенное время, например: prabût „пробыть“, ср. лит. prabū́ti т.е.; pradzîvuôt „прожить“, ср. лит. pragyvénti т. с;5) указывает на действие, которое связано с утратой, ущербом, убытком, например: pradzer̂t „пропить“, ср. лит. pragérti т.е.; prapul̂t „пропасть, погибнуть“, ср. лит. pra­pùlti т.е.;6) указывает на перфективность действия, например: pradzìt „прогнать“, pradzìrst „услышать, узнать“, praklàust т.е.

ЛАТЫШСКИЕ СЛОВЕСНЫЕ ЗАИМСТВОВАНИЯ В ХАРГЛАСКОМ ГОВОРЕРезюмеВ непосредственном соседстве с территорией латышского языка в Выруском и Валгаском районах Эстонской ССР говорят на харгласком говоре, который принадлежит к за­падной подгруппе выруского диалекта (Южная Эстония).Материальная культура и устное народное творчество бывшего харглаского прихода, а также употребляемая там речь обладают многочисленными признаками, характерными для латышских культуры, фольклора, языка.В соответствующей литературе (О. Лооритс, П. Арумаа) наблюдается около 20 латыш­ских словесных заимствований, распространенных лишь в Харгла и в окрестностях Харгла.В статье приводится 22 новых латышских заимствования, которые локализуются преимущественно в харгласком говоре: kabalik ʽбольшой кусок (мяса, масла, хлеба)’, keistri ~ keistre ʽкистер’, krитр ʽскладка, сборка’, krundul' ~ rundul' ʽпескарь’, mugur ~ тиkur ʽспина, верхняя часть спины’, mutur ʽступица (колеса)’, paargalina? мн. ~ paakari? ~ paagari? ʽпритужины из жердей, перекидываемые через стог или скирд хлеба’, paud'i? мн. ʽ(семенное) яичко’, pombõrnik ʽпренебрежительное название бобыля’, poolarit't ʽволчок (сделанный из самопрялочного веретена)’, porsa? мн. ʽусы’, puuŕi(rõiva?) мн. ʽприданое; подарки невесты’, ripu? мн. ʽкатушки для наматывания на них ниток до набирания основы’, rипата ʽговорить (передразнивая латышей)’, ruńts ʽ(старый) кот’, rut'si-rut'si! ʽвозглас, кото­рым подзывают свиней’, tabak ʽтабак’, tak's ʽв концах расщепленный шест для сбора яблок и снятия пчелиных роев с дерева; вилы для подачи снопов ржи на колосники’, traut's, (üten) traud'sin ʽвместе, толпой’, tsapuŕ ~ t'śapur ʽпренебрежительно о шляпе’, t'śupp ʽкуча, перво­начальный ворох сена перед копнением’, viik ~ viik ʽвика, мешанка’.Приведенные заимствования большей частью датируются второй половиной прошлого века. В это время многие латыши приобретали в Харгла хутора. Как характерно для более поздних латышских заимствований, данные слова семантически слабо расчленены и, как правило, дериватов не имеют.Тесные связи с Латвией и латышами имели место однако еще в более далеком прош­лом, так как некоторые части позднего харглаского прихода в 1582—1694 гг. относились к гауиенскому приходу, заселенному в основном латышами.

BEMERKUNGEN ZU DEN WINDBENENNUNGEN IM LETTISCHENZusammenfassungIn dem Beitrage sind die ältesten Zeugnisse über eine Reihe der Windbenennungen im Letti­schen gesammelt, die aus Wörterbüchern und anderen Quellen stammen. Nach den Benennungen zu urteilen, haben die meerfahrenden Fischer Letten und Liven sechzehn verschiedene Windrichtungen gekannt. Acht von diesen Windrichtungen haben ihre eigenartigen Bezeichnungen, die übri­gen aber sind Zusammensetzungen von zwei Windbenennungen oder eine Wortgruppe mit einem Adjektiv.Benennungen àustrenis (und ã̀zenis (vgl. die lettischen Benennungen für Berge Aža mugura und altnordisch àss, dänisch aas, schwedisch ås „Bergrücken“; sind alte Windbenennungen in dem einstmaligen Gebiete der Kurschen - in Kurzeme, aber pùļa vējš (pùlis Regenwolke') und târpenis (< tirpt „zerfliessen, schmelzen“, litauisch tirpti Α. Bielenstein, К. Ul­mann, J. Endzelin) in Vidzeme.Im XVIII Jahrhundert sind folgende Windbenennungen fixiert plūdenis, pūmenis, pūna vējš, pusrītenis, salnas vējš, tukšuma vējš, ūdens vējš, aber im XIX Jahrhundert sausenis, sīvenis, susenis möglich in Vidzeme, garās dangas vējš in Kurzeme, starpas vējš, valdzenis in Zemgale u.a.

LIT. gomùs, -i „WILLIG, BEREIT, GENEIGT“, LETT. gãma „EINER, DER ÜBERMÄSSIG VIEL IßT“ UND ANDERE VERWANDTE WÖRTERZusammenfassungLit. gãmas „Vielfraß, Freßsak; jemand, der mehr arbeitet als er kann“, gamúoti „wünschen, begehren, nach etwas Leckerem suchen“, gomùs, -ì „willig, bereit, geneigt“, gomurà „ein habsüchtiger Mensch, Habgieriger“, gumãras „ds.“, gumė́ti „beabsichtigen, Lust haben, bereit sein“; lett. gam̃ris „ein ausgehungerter Mensch, der gierig ißt“, gãma „einer, der übermässig viel ißt“, gãmêt „hungern; übermässig viel essen“, gum̃zât (gumzêt) „verschlingen, großartig essen“ usw. gehören zu derselben Wortfamilie wie lit. gamãkas „Stück, Klumpen“, gamulỹs „Klumpen, (Schnee)ball, Ballen“, gõmulti „zusammenknäueln, -drücken; einhüllen, einmummen“, gumsà (gumšà) „etwas, das hervorragt, Beule“, gumulis, -ė „hornlos, ungehörnt; hornloses Stück Rindvieh“; lett. gams (?) „Knoten, Knollen (an Pflanzen)“, gums „Bolle, Knolle; blätterlose Knospe“, gùmt (gum̂t) „sich biegen; wulstig werden; überfallen, sich auf einen langsam senken; greifen“, gumzdît „mit der Hand (jem.) von hinten vorwärts schieben, anspornen, anreizen; quälen; knüllen; drücken, stopfend quet­schen“; russ. гомо́ла „Klumpen, Ballen“, жать (жму) „pressen, drücken“ usw. (idg. *gem-: *gm-:*g- „zusammendrücken; Klumpen“). Die semantische Entwicklung von „(zusammen­)drücken; Klumpen, Ballen“ bis „begehren, habsüchtig sein“ geht über die Zwischenbedeutung „übermässig viel, gierig essen“ (eigentlich „große Bissen schlucken, große Stücke (mit vollgestopftem Munde) essen“ oder „(in den Mund) stopfen“). Zu derselben Wortfamilie gehört wahrscheinlich lett. guõmele „eine Art grosser Erdbienen, Hummel“ (vgl. lett. kamane „Erdbiene, Hummel“ neben kams „Klumpen, eine grössere Masse; Kloß“).

IST LETTISCHES pekele EIN DEUTSCHES LEHNWORT? ZusammenfassungIm Lettischen heißt pekele, peķele oder pekels ʽBündelchen, Warenbündel eines jüdischen Hausierers, die Siebensachen, das Gepäck usw.’, aber auch ʽSorge, Kümmernis, Schwierigkeit, Mühe’. Nach J. Sehwers und J. Endzelīns soll das Wort pekele dem Deutschen entlehnt sein. Der Unter­zeichnete ist aber der Meinung, daß dieses lettische Wort aus dem Jiddischen stammt, wo pekl, pe­kale, pekele ʽBündelchen, Warenbündel eines Hausierers’, aber auch ʽMühe, Sorge, Kümmernis’ bedeutet.

ZU LETT. dukte „KNIEHOLZ IN BOOTEN“Zusammenf assungDas von M. Rudzīte in Bauenhof (Bauņi) registrierte dukte „Knieholz in Booten“ dürfte am ehesten aus rnnd. ducht(en) „Spant, gekrümmter Balken in einem Flußkahn, Ruderbank“ entlehnt sein, ebenso wie die anderweitig belegten lett. tukte, tukta, tukts „id“ und lit. tùktas, tuktà „hölzerne Türangel“ (ursprünglich wohl „ein krummes Holzstück“).

IST dukte IM LETTISCHEN AUFGEFUNDEN?ZusammenfassungAlda Buka, Studentin der Lettländischen Peteris-Stučka-Staatsuniversität hat in Вauni (Bauenhof) das im Lettischen für verschwunden gehaltenes Wort dukte in der Bedeutung „Knie­holz in Booten“ registriert. In der Zeit, wenn man mit diesem Wort Bootsteil zu bezeichnen angefangen hat, musste noch die Urbedeutung dieses Wortes „Tochter“ lebendig sein.

РОДИТЕЛЬНЫЙ ПАДЕЖ ΜΗ. Ч. (t)-ūs В ЛАТЫШСКОМ ЯЗЫКЕРезюмеВ статье выдвигается гипотеза, что форма указательных местоимений (t)-ūs (мн. ч. род. п.), употребляемая в говорах верхнелатышского диалекта, является инновацией. Дан­ная форма в диалекте могла образоваться после перехода трехчленной системы интонаций в двучленную. В результате этого в парадигме указательных местоимений ослабели оппозиции числа и падежа. Для усиления оппозиций числа к форме мн. ч. род. п. tu, которая совпала с формами вин. и твор. п. ед. ч., был добавлен конечный -s из формы род. п. ед. ч.