Search

The epic synthesis in the works of I. S. Turgenev on the example of his last novel “Nov” is examined in the article. It is noted that the writer had high hopes for this work, since the novel was supposed to show Turgenev’s true position in relation to the Russian people and the future of Russia. It is pointed out that in “Nov” there is no extensively revealed theme of peasant life, but it does not recede into the background: Turgenev represents a collective image of the people, evaluates events from the people’s point of view. It is emphasized that the writer’s attention to the reaction of the public, conditioned by the desire not only to present the most complete picture of life in Russia, but also to show the reader timeless samples of meaningful life, rising above various “questions”, allows us to talk about the epic breadth of the novel. The author of the article proves that the artistic world of “Nov” can be read “layer by layer”, reaching the key meanings: behind the external clashes of political forces is the problem of the relationship between people, their willingness to help each other. Parallels are drawn between the three essays added to the book “Notes of a Hunter” and individual episodes of the novel “Nov”, their ideological and artistic connection is proved. It is concluded that the work of the late Turgenev cannot be analyzed without considering the opposition between the dramatic elements of destruction and the creative force, which is based on the Orthodox world outlook.

Введение. Проведен анализ сибирских газет начала 1880-х гг., в которых имеются сведения о И. С. Тургеневе: иркутские газеты «Сибирь» (1873–1887), «Восточное обозрение» (1882–1906) и томские «Сибирская газета» (1881–1888), «Сибирский вестник» (1885–1905). Цель – выявление рецепции личности и творчества великого русского писателя сибирским образованным обществом и понимание его роли в духовной жизни Сибири и России. Материал и методы. Использовались биографический, историко-литературный, историко-функциональный, культурно-исторический и сравнительно-типологический методы. Материалом послужили сибирские и центральные периодические издания 1880-х гг. Результаты и обсуждение. Тургенев оказался знаковой фигурой для культурной жизни Сибири. Его произведения продавались в книжных магазинах Томска, Омска, Барнаула, Иркутска, находились во многих библиотеках Сибири. С появлением первых сибирских газет на их страницах печатались рецензии и материалы о творчестве и событиях жизни русского писателя. Наиболее часто его имя встречалось на страницах «Сибирской газеты». История любви члена редколлегии «Сибирской газеты» С. С. Синегуба была известна в среде революционеров-народников. Она нашла, по мнению автора статьи, свое отражение в разработке любовной интриги Нежданова, Марианны и Соломина (роман «Новь»). Негласным редактором газеты являлся Ф. В. Волховский, политический ссыльный, судимый по «процессу 193-х». В 1877 г. Тургенев не был лично знаком с Волховским, но активно общался с Г. А. Лопатиным, его приятелем и соратником по политической деятельности, и вместе с ним основал Русскую общественную библиотеку в Париже. Особое внимание уделено анализу материалов о И. С. Тургеневе на страницах иркутских и томских периодических изданий: это перепечатки и комментарии статей центральных газет о произведениях Тургенева, собственные рецензии и отзывы о писателе сибирских литераторов. Некоторые из них – Н. И. Наумов, И. В. Омулевский (и, возможно, Н. М. Ядринцев) – были лично знакомы с ним и присутствовали на встречах И. С. Тургенева с редакцией журнала «Слово» и «Русское богатство». Именно в мартовском номере радикального журнала «Слово» в 1881 г. впервые в России опубликовано знаменитое стихотворение Тургенева «Крокет в Виндзоре» (1876). Заключение. Сибирская общественность внимательно следила за творчеством Тургенева, в сибирских газетах печатались сведения о его болезни. После смерти писателя сообщалось о панихидах, которые проходили в ряде сибирских городов. Рассмотрены некрологи и посмертные статьи о Тургеневе, талантливо написанные редакторами «Восточного обозрения» и «Сибирской газеты». В них отмечалось большое значение творчества выдающегося русского писателя и его общественной деятельности для формирования гражданского самосознания сибиряков.

The previously not considered question of the reception of the novel “Fathers and Sons” by Ivan Sergeyevich Turgenev in the Chinese research tradition and in translations is considered. The novelty of the work is seen in the fact that at present in the Russian and Chinese literary environment there is no detailed study devoted to the perception of the novel “Fathers and Sons” in China. The relevance of the article is due to the need to study the significance of I.S. Turgenev for the Chinese cultural process in order to understand the specifics of Russian-Chinese literary relations, which corresponds to the trends of modern comparative literature. The most important issues are those related to the study of Russian literature in the Chinese context. It is noted that, based on the work of Chinese researchers and translators, it is possible to draw conclusions, firstly, about the popularity of the work “Fathers and Sons” in the Chinese readership, and secondly, about the special merits of the translations of Ba Jin, Li Ni, Zheng Bin and other translators to distribute the works of I. S. Turgenev in China. It is shown that not only scientists and translators, but also cinematographers turn to the work of the classic, which also testifies to the great interest of the Chinese audience in the classical heritage of Russian literature.

Введение. Показана многогранная деятельность И. С. Тургенева как русского европейца, которая рассматривается с разных позиций: биографической, социальной, политической, философской, культурологической. Цель – истолкование генезиса понятия «русский европеец» и его бытования в русской культуре, исследование роли писателя в российско-европейском культурном трансфере с привлечением его биографии, общественной, переводческой деятельности и художественного творчества. Материал и методы. Исследование осуществлялось посредством использования комплексного подхода к анализу социально-культурных явлений и обеспечивалось системой методов: биографический, историко-литературный, историко-функциональный, культурно-исторический и сравнительно-типологический. Результаты и обсуждение. Системный подход к рассмотрению заявленной проблемы позволил исследовать ее в синхронии и диахронии, при этом использовались принципы диалогичности, дискурсивности и контекстуальности. Представлен длительный путь Тургенева от западника к русскому европейцу. Первые его попытки «внедриться» в европейское общество были не вполне удачными и принесли ему разочарование. Зато успешной была его переводческая деятельность с целью продвижения русской литературы во Францию. И только после публикации «Записок охотника» и романа «Рудин» на французском и немецком языках Тургенев приобретает на Западе известность. Участие писателя в обедах «освистанных драматургов» явилось признанием его русскости и европеизма одновременно: он органично вливался в круг французской литературной элиты, сохраняя при этом свою особую позицию, обусловленную русской ментальностью. Постепенно Тургенев становится все более «своим» как для Флобера, так и для поколения «детей» (Э. Золя, А. Доде, Ги де Мопассана), которые видели в нем друга, литературного наставника, даже учителя. В заключительной части исследования представлены анализ художественных произведений Тургенева, типологии героев, соотносимых с понятиями «западник» и «русский европеец» (повесть «Ася», романы «Рудин», «Накануне», «Дым»). Таким образом, Тургенев является классическим русским европейцем: он соединяет всей своей деятельностью и творчеством две культуры, стремится к включению России в общеевропейскую семью, а с другой стороны, способствует знакомству Европы с достижениями русской культуры. Заключение. Материал статьи может быть использован в деятельности ученых (филологов и культурологов), преподавателей и школьных учителей для расширения представления о русском писателе и его вкладе во взаимодействие, взаимопроникновение и взаимообогащение двух культур – России и Европы.

Статья посвящена вопросу объективации выводов, полученных с использованием традиционных гуманитарных методов. Обсуждаются результаты лексикостатистического и контекстологического анализа прозы И. С. Тургенева. На основании сопоставления с творчеством других писателей XIX в. выявлен перечень индивидуально-авторских слов, в котором фигурируют лексемы, семантически связанные со сферой музыки и звучания. Контексты индивидуально-авторской лексики позволяют более объективно обосновать филологический тезис о «музыкальности» тургеневского стиля. The article is devoted to the issue of objectification of conclusions obtained using traditional humanitarian methods. The results of lexicostatistical and contextual analysis of I. S. Turgenev's prose are discussed. On the basis of comparison with the works of other 19th century writers, a list of individual-authors' words is revealed, which includes lexemes semantically related to the sphere of music and sound. Contexts of the individ­ual-author's vocabulary make it possible to substantiate the philological thesis about the “musicality” of the Turgenev style more clearly. Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований в рамках научного проекта № 19-012-00104, «Формализация индивидуальной лексической сочетаемости как средство описания идиостилей: корпусное сопоставительное исследование классической прозы XIX в.».

Статья следует в русле исследований, проводимых Ярославской культурологической школой по вопросу корреляции концептов «массовая культура» и «творческая личность». Констатируя тот факт, что сложившиеся в науке представления относят собственно феномен массовой культуры к XX столетию, авторы работы отмечают, что ряд мыслителей обращается уже к веку девятнадцатому в поиске истоков тех особенностей коллективной психологии, которая отличает массовую культуру в ее современном научном понимании. В связи с этим наибольшее внимание в теоретической части работы уделено мнениям также мненриям М. Горького, А. В. Захарова, Т. С. Злотниковой в поисках истоков концепта массовой культуры в традиционном представлении о мещанстве. Методологически авторы исходят из положения Ортеги-и-Гассета о поисках оппозиции массовая vs элитарная культура вне привычных сословных или идеологических рамок (аристократия и плебс и т.д.) Делается попытка на основании анализа русской художественной литературы XIX века выстроить бинарную оппозицию «мещанство vs творческая личность», рассматривая феномен мещанства как прото-массовую культуру по отношению к массовой культуре XX века. Исследуя литературные образы т.н. «лишних людей», традиционно противопоставляемых «среде», в которой им приходится обращаться, авторы делают попытку выделения типов, которые по тем или иным параметрам и в той или иной мере могут претендовать на современное представление о «творческой личности». Проблематика статьи разрабатывается на основе анализа произведений А. С. Грибоедова, Н. Г. Помяловского, Н. Г. Чернышевского, В. А. Слепцова, И. С. Тургенева, с привлечением работ русской литературно-критической школы., The article enlights the research carried out within the Yaroslavl School of Cultural Studies project concerning correlation of the concepts of «mass culture» and «creative person». Acknowledging the fact that the prevailing in science views relate the actual phenomenon of mass culture to the 20th century, the authors draw attention to the fact that a number of scholars regard the nineteenth century in search of the origins of those features of collective psychology that distinguishes popular culture in its modern scientific understanding. In this regard, in the theoretical part of the work, the most attention is also given to the opinions of M. Gorky, A. V. Zakharov, T. S. Zlotnikova, in search of the origins of the concept of popular culture in the traditional notion of philistinism. Methodologically, the authors proceed from the position of J. Ortega y Gasset on the search for opposition to the mass vs elite culture outside the usual class or ideological framework (aristocracy and plebs, etc.) An attempt is made on the basis of the analysis of the 19th-century Russian literature to build a binary opposition «bourgeois vs creative person» considering the phenomenon of philistinism as a kind of proto-mass culture in relation to the mass culture of the XX century. Exploring the literary images of the socalled «odd people», traditionally opposed to the social environment in which they have to turn, the authors try to identify types that, according to certain parameters, can claim to be the idea of «a creative personality». The subject matter of the article is developed through the analysis of the works of A. S. Griboyedov, N. G. Pomyalovsky, N. G. Chernyshevsky, V. A. Sleptsov, I. S. Turgenev.

Cilj je ovog završnog rada usporediti dvije pripovijesti Dnevnik suvišnog čovjeka (Dnevnik lišnego čeloveka) Ivana Sergeeviča Turgeneva i Misao na vječnost Janka Leskovara. Pred samom analizom, rad daje pregled razvoja hrvatske novelistike u drugoj polovici XIX. stoljeća i ukazuje na Turgenevljevo mjesto u tom procesu. Komparativna analiza pripovijesti podijeljena je na analizu formalnih i sadržajnih elemenata. Analiza formalnih elemenata sadržava analizu strukture pripovijesti, pripovjedača i stila pripovijedanja, a analiza sadržajnih elemenata pruža uvid u sličnosti i razlike motivike, tematike i simbolike djela te modela „suvišnog“ čovjeka. U radu se na temelju analize i književnopovijesnog konteksta izvode zaključci o novitetima u protomodernističkoj poetici pripovijesti Janka Leskovara i elementima preuzetih iz poetike Turgeneva.

В статье были представлены и проанализированы образцы поэзии, ярко реализующие принципы света, тени и темноты. Принцип света эксплицируется в образы таких явлений, как дневное время суток, бытийность, персонализация "Я", другого персонажа и конкретность/реалистичность персонажа и художественного мира, а принцип темноты – в образы ночи или переходного времени дня, темноты, сна, дремоты или опьянения, водной стихии или тумана, тайности, замирания процессов жизнедеятельности, остановки движения или периодического/кругового движения, чувства любви или смерти, слабой персонализации лирического "Я", часто посредством "Другого". В качестве образца поэзии света была представлена поэзия А.С. Пушкина, поэзии тени – И. С. Тургенева, а поэзии темноты – отдельные тексты постмодернистской литературы (В. Полозковой, Б. Гребенщикова, Г. Самойлова (группа "Агата Кристи") и др.). The article presented and analyzed samples of poetry, vividly implementing the principles of light, shadow and darkness. The figurative-conceptual system of the text (lyrical "I" and "Other") is considered through the principles of light and darkness. The principles of light and darkness, being a pre-basis for the formation in the poem of the lyrical "I" and "The Other", determine the properties of the one and the other at the same time: both "I” and "The Other" are based on the same correlation of these principle. The principle of light is explicated in the images of such phenomena as daytime, beingness, personalization of “I”, another character and the concreteness / realism of the character and the artistic world, and the principle of darkness – in the images of night or transitional time of day, darkness, sleep or intoxication, water elements or fog, secrecy, fading processes of life, stopping the movement or periodic / circular movement, the feeling of love or death, weak personalization of the lyrical "I", often through the "Other". In the poetry of the shadow, the high personalization of "I" and the visibility, concreteness of the surrounding space remain, however, the value of "I" or "Other" proportionally increases in the ratio of "I-Other", but attributes of the principle of darkness appear – more chamber, shadow space or evening-night time of day, slowness or acceleration of time, silence, water element, fog, sleep, sad thoughts, the theme of love or death. As a model of the poetry of light, the poetry of A. S. Pushkin, poetry of the shadow – I. S. Turgenev, and the poetry of darkness – are separate texts of postmodern literature (V. Polozkova, B. Grebenshchikov, G. Samoilov (Agatha Christie group), etc.).

Cilj ovoga rada je na temelju pročitanih proznih djela I. S. Turgenjeva i J. Kozarca te kroz njihovu interpretaciju analizirati realističke i lirske elemente kojima se oni koriste pri izgradnji karaktera svojih likova, ali i pri izgradnji ambijenta kojim se ti likovi kreću. Ono na što će se posebno osvrnuti u radu je činjenica na koji način i u kolikoj mjeri je prostor u tim djelima zadan likovima i obrnuto. Naime, samo supostojanje lirskih i realističkih odredbi u djelu označava pripadanje tog djela poetskom realizmu što je vidljivo na primjeru Turgenjeva, dok će kod Kozarca taj motiv biti proširen na opis ekonomskih prilika što će dati jedan novi segment prikazu društvene zbilje. Nešto više lirsko intonirane su Šuma i stepa gdje Turgenjev nastoji sjediniti dušu ruskoga čovjeka sa ruskim krajolicima majura i stepa, dok će u Slavonskoj šumi motiv prirode biti prikazan kroz stoljetne hrastove koji kao da predstavljaju najviši stupanj hijerarhije tih šuma. The primary goal of this work is to analyze realistic and lyrical elements based on interpretation of read prose works of I. S. Turgenev and J. Kozarac, which these authors use to build the character of their protagonists, but also in creating the ambience through which their characters get around. The main topic that this work will be especially concentrated on, is the question in which amount is the ambient determined with the protagonists and vice versa. Furthermore, solely the affiliation to poetic realism is marked by the coexistence of lyrical and realistic provisions in the work, which is visible on Turgenev's example, while at Kozarac prose that motive will be expanded on portrayal of the economical circumstances, and that will put one new segment in display of social reality. Somewhat more poetic intoned are A Sportsman's Sketches where Turgenev strives to unite the soul of a Russian man with Russian landscapes of forests, majurs and prairies, while at Slavonska šuma the motive of nature will be shown through centennial oaks as the representative of the highest stage of hierarchy of those woods.

The article traces the intertextual relations of erotic motives in the works of I.S. Turgenev and J.W. Goethe’s novel "The Sorrows of Young Werther". The author seeks to prove that common to both writers, the image of the feminine passive lover, often doomed, goes back to Plato's understanding of Eros as the embodiment of the need for love, which is doomed to impossibility of satisfaction. The psychopoetics of Turgenev, close to Goethe’s one and based on a suggestive delievery of "unspeakable", as well as a number of repeated motivs demonstrate the commitment of both authors to the Platonic tradition of the image of the erotic sphere, interpreted as sentimental and melancholic way. В статье прослеживаются интертекстуальные связи эротических мотивов в творчестве И.С.Тургенева с повестью И.-В.Гете "Страдания юного Вертера". Автор стремится доказать, что общий для обоих писате-лей образ по-женски пассивного влюбленного, зачастую обреченного на смерть, восходит к платоновско-му пониманию Эроса как воплощения потребности в любви, которая изначально обречена на невозмож-ность удовлетворения. Психопоэтика Тургенева, близкая гетевской и основанная на суггестивной переда-че "невыразимого", а также целый ряд повторяющихся мотивов свидетельствуют о приверженности обо-их авторов платонической традиции изображения эротической сферы, истолкованной в сентиментально-меланхолическом ключе.

The results of the analysis of the early poetic work by I. S. Turgenev “Parasha”, particularly of the innovative techniques used by the author to create portraits of the characters are considered Представлены результаты анализа раннего поэтического произведения И. С. Тургенева «Параша», в частности, новаторских приемов, используемых автором для создания портретов героев. Указывается, что данное произведение является первой поэмой Тургенева и не пользуется у исследователей его творчества большой популярностью, как и другие ранние поэтические произведения автора, которые, по мнению ряда исследователей, имеют ученический характер

This bachelor paper research on the possibilities of the translation of participles and transgressive turnovers from Russian to Czech language. Its aim it to determine the frequency of participles and other language resources use in transgressive Czech translations of Russian fiction; determine whether the choice of other means than the participles leads to the exact expression of the authors intentions; determine the most and least appropriate translation of Russian participles.

In the epilogue of the novel Home of the Gentry by I.S. Turgenev there is a scene when a person of the present company pronounces Lisa Kalitkina's name, verybody falls silent and thinks: "A still angel has flown by". In Russia, they say such a phrase at the moment of sudden silence. The motif of a still angel is linked metaphorically with the heroine of the novel: her nature can be labeled not only "still" (that is gentle, meek) but also truly angelic. In this article, an attempt to trace the genesis of this motif is made in three aspects: general cultural, literary-artistic and factual. The latter supposes the search for real prototypes of the heroine. Article One is devoted to the origin of the "still angel" topos. It follows the Eastern Christianity roots of the motif "stillness" (meekness, tranquility) as well as Western Europe pietistic tradition of the "angelic" motif mentioned in the story, which was more important for Turgenev. Remembering nanny Agatha's ascetic religiosity influencing Lisa, it is possible to suggest that the source of the heroine's natural "stillness" is Hesychasm, the late Byzantine mystical tendency, the followers of which preached "divinization", i.e. introduction to the divine grace via "silentification" and silent (Jesus) prayer. Nanny Agatha may be considered as a guide of such kind of asceticism in Home of the Gentry. However, Lisa's religiousness was forming under the Western Europe pietism as well. The motif of an angel of Western Christianity tradition evolved significantly: a rough angel-warrior was replaced with an image of a meek angel-guardian. Such an interpretation of "still angel" can be traced in the works of Ludolf of Saxony (14th c.) and Dionysius Cartusianus (15th c.). Such a replacement of the "warlike" understanding of an angelic essence with the pietistic image of an angel-guardian which is summoned to defend and appease the soul of every human being can be explained with the significant raise of the standard of living in the late medieval Western Europe, which generally results in "softer" forms of social life. At the beginning of the 18th century, the still angel becomes a common part of the popular pietistic literature, especially in Germany and other Protestant countries. The still angel becomes a favorite character of moralizing stories and talks as well as of Advent calendars. All that kind of literature reached Russia with ease and found its grateful readers represented by well educated gentry, who had rejected the Orthodox ascetic ideas long before. It is not by accident that Lisa associated the flowers growing on the spot where Jesus's blood had been shed with wallflowers, Erysimum cheiri, on the flower bed in the Kalitkins' garden which had been laid for appearance, nice pastime and other mundane pleasures. Lisa was the kind of person Agatha wanted to see, yet close to Ludolf of Saxony and Dionysius Cartusianus В статье предпринята попытка проследить генезис одного из мотивов романа И.С. Тургенева "Дворянское гнездо" - мотива тихого ангела, метафорически связанного с главной героиней, Лизой. Тихий ангел функционирует в западноевропейской культуре как топос, известный со времен позднего Средневековья, когда более старая традиция, согласно которой ангелы изображались в образе суровых воинов - защитников христиан, стала постепенно вытесняться другой, пиетической, подчеркивавшей добродушие и кротость ангелов-хранителей. В Новое время, в особенности в эпоху романтизма, тихий ангел всё чаще ассоциируется с образом любимой женщины, которая безропотно принимает приговоры судьбы и "тихо" удаляется в лучший мир.

The Western Europe mythical image and the motif of the still angel, which the first article was about, perfectly met the reader expectations of the Russian well ducated society of the first half of the 18th – early 19th centuries where the need in "soft", that is enlightened and humane, religiosity took an important place. The mentioned motif settled down in the Russian literature as well, especially in pre-romantic and romantic lyric poetry. Speaking about the immediate literary sources of the still angel motif, it is worthy of notice, that, when creating Lisa Kalitkina image, Turgenev kept the intertextual memory of another victim of an unhappy love affair – "poor Lisa", the heroine of Karamzin's novel with the same name. However, she can only be characterized as a distant ancestor of the inhabitant of the Home of the Gentry. It is Pushkin's Tatyana Larina who is much closer to her a girl with a pure soul, silent, serious and faithful to her darling for all. Svetlana from Zhukovsky's ballad with the same name is even closer to Lisa Kalitkina: a girl who is not only "angelic", dreamy and silent, but also religious. In the lyric poetry of this poet, the motif of the still angel takes an important place, forming a bond with its German prototype; the Home of the Gentry is full of reminiscences from Zhukovsky's poetry. As for the real prototypes of Lisa Kalitkina, a secial role belongs to Zhukovsky's nieces, the Protasov sisters, Mariya and Alexandra (their married names are Moyer and Voyeykova respectively). Alexandra, who was Svetlana's prototype, was justly called angelic during her lifetime for her gentle temper and virtue; I.I. Kozlov and N.M. Yazykov, who were in love with her, called her a still angel in their poems. At the same time, her character (at least before her marriage with A.A. Voyeykov) was mainly cheerful, not sad. Maria, who was Alexandra's sister and Zhukovsky's beloved, was different. The poet often compared her with a still angel, including the poem he wrote on the occasion of her unexpected death, "19th March, 1823". Her temper reminds the one of the main character of the Home of the Gentry most of all. The image of the still angel, by Turgenev, is a logical conclusion of the long way of Lavretsky who wandered through his life in the search of the great mystery of existence which consists in the inexpressible – beauty, love, "stillness" and call of duty. The inexpressible is one of the major categories of the romantic philosophy and aesthetics; it was worked out by W. Wackenroder, L. Tieck and F. Schelling. As well as Hesychastic silence, it goes back to Neo-Platonism which serves as the general source of Eastern and Western Christianity conceptions of the inexpressible highest values. В статье предпринята попытка проследить генезис одного из мотивов романа И.С. Тургенева "Дворянское гнездо" - мотива тихого ангела, метафорически связанного с главной героиней, Лизой. Автор романа, по всей вероятности, заимствует этот мотив из поэзии В.А. Жуковского. Наиболее вероятный источником является стихотворение "19 марта 1823", написанное под свежим впечатлением смерти Марии Мойер, урожденной Протасовой, которую поэт горячо и нежно любил. И для Жуковского, и для Тургенева топос тихого ангела является воплощением романтической категории невыразимого, тесно связанной с традицией платонизма.

Исследуется функционирование универсалии „свобода”, которая генетически связана с понятиями „воля” и „вольность”, в пространстве русского романа середины XIX века. Вначале рассматривается формирование концепта „свобода” в творчестве А. С. Пушкина. Следующими объектами исследования становятся романы И. Гончарова „Обломов” и И. Тургенева „Отцы и дети”. Автор приходит к выводу, что проблема свободы человека в литературе связана с изображением процесса растущей индивидуации героя, обусловленного расширением антропологической составляющей русской жизни, и актуализируется в период создания русского классического романа., Досліджується функціонування універсалії „свобода”, що генетично пов’язана з поняттям „воля”, у просторі російського роману XIX століття. Спершу розглядається формування концепту „свобода” у творчості О. С. Пушкіна. Наступними об’єктами дослідження стають романи І. Гончарова „Обломов” та І. Тургенева „Батьки і діти”. Автор висновує, що проблема свободи людини в літературі пов’язана із зображенням зростання процесу індивідуації героя, що була зумовлена зростанням ваги антропологічної складової російського життя і актуалізувалася в період розквіту російського класичного роману., This research examines the functioning of universal “freedom” in Russian novels from the mid. XIX century. The author starts with reviewing the concept FREEDOM in the poetry of A. S. Pushkin. But her central intention is to examine this issue in the novels of the prominent Russian writers I. A. Honcharov and I. S. Turgenev. Alongside freedom the author discusses its opposite meaning “dependence” and compares two very different heroes Bazarov and Oblomov.The main viewpoint is that freedom determines in heroes the ability to be themselves while achieving personal unity in its different modi. Thus the hero of the novel “Oblomov” is characterized by inner dependence. Oblomov’s way of life and values show that he is in search of his own “liberty” as an opportunity to live his life without any responsibilities for his family and country. Another type of the hero is shown in the image of Bazarov (the novel “Fathers and Sons” by I. S. Turgenev). This hero in his aspiration to be free rejects any kind of dependence earning the honor of a nihilist.Russian literature during the XIX century opens new horizons in understanding man by using the concept of freedom, primarily liberty.