Search

This article describes the system of nominations in the texts of the Soviet constitutions reflecting the reconsideration of the provisions of internal policy over the course of sixty years of the existence of the USSR. The author analyses the Constitutions of 1918, 1924, 1936, and 1977 considering several thematic groups of vocabulary: 1) a system of nominations of subjects of law expressed by nouns: государство, гражданин, личность, народ, общество, совет, трудящийся, человек, член (Eng. state, citizen, personality, people, society, union, worker, person, member); 2) the idea of the structure of society in the nominations of social groups and strata: трудящийся, рабочий класс, крестьянство (Eng. worker, working class, peasantry); 3) nominations of management tools and economic terms: власть, выборы, партия, собственность (Eng. power, election, party, property); 4) the phrase иметь право (Eng. have a right to); 5) the use of the adjective свободный (Eng. free) and noun свобода (Eng. freedom); 6) the peculiarities of characterisation means: государственный, народный, общественный, советский (Eng. state, people, public, Soviet, etc.). The authors of the constitutions prefer the nomination гражданин (Eng. citizen), which supersedes the substantivised participle трудящийся (Eng. working [person]). In the constitution of 1918, the social structure is not exhaustively represented. In the constitutions of 1924, 1936, 1977, there are no terms used by the authors of the first constitution: паразитические слои (Eng. parasitic strata) and беднота (Eng. the poor). An analysis of the word usage makes it possible to identify three mechanisms of ideological camouflage: a) the replacement of an ideological nomination in which a new neutral name is chosen with the same denotation: the phrase советская власть (Eng. Soviet power) is replaced by the construction государственная власть (Eng. state power); b) the inclusion of the unit in the official name of the country, institution or authority Совет министров (Eng. Council of Ministers); c) abbreviation of the Советский союз to Союз ССР, СССР (Eng. USSR) (the inclusion into the onym and abbreviation is accompanied by a desemantisation of the word)., В статье описывается система номинаций в текстах советских конституций, отражающая переосмысление положений внутренней политики на протяжении шестидесяти лет существования СССР. Анализируются конституции 1918, 1924, 1936 и 1977 гг. Рассматриваются несколько тематических групп лексики: 1) система номинаций субъектов права, выраженных существительными: государство, гражданин, личность, народ, общество, совет, трудящийся, человек, член; 2) представление о структуре общества в номинациях социальных групп и страт: трудящийся, рабочий класс, крестьянство; 3) номинации инструментов управления и экономические термины: власть, выборы, партия, собственность; 4) словосочетание иметь право; 5) употребление прилагательного свободный и существительного свобода; 6) специфика средств характеризации: государственный, народный, общественный, советский и др. Авторы конституций предпочитают номинацию гражданин, которая вытесняет субстантивированное причастие трудящийся. В конституции 1918 г. социальная структура не представлена исчерпывающе полно. В конституциях 1924 г., 1936 г., 1977 г. не встречаются термины, которыми оперируют авторы первой конституции: паразитические слои и беднота. Анализ словоупотребления позволил выявить три механизма идеологического камуфлирования: а) замену идеологизированной номинации, при которой выбирается новое нейтральное название при тождественном денотате: словосочетание советская власть заменяется конструкцией государственная власть; б) включение единицы в официальное название страны, института или органа власти — Совет министров, в) аббревиацию Союз ССР, СССР (включение в оним и аббревиатуру сопровождается десемантизацией слова).

Cet article, qui s’appuie sur une étude du style de Marguerite Duras, tend à remettre en cause la validité de la notion d’événement, s’agissant de changement stylistique. Il s’attache à mettre en évidence l’évolution de l’écriture durassienne sur le plan diachronique entre les deux points de repère chronologiques que sont Un barrage contre le Pacifique en amont et L’Amant en aval, ce dernier roman ayant été constitué médiatiquement comme un événement stylistique. Mais l’évolution du style durassien a en réalité partie liée avec deux tendances contradictoires qui n’étaient pas absentes des romans précédents : d’une part, la mise en œuvre d’une série d’expérimentations langagières portant notamment sur la construction phrastique (qui tend à s’éloigner de plus en plus des normes grammaticales habituelles) ; d’autre part, des réminiscences de la « belle langue », autrement dit du français littéraire académique dont des traces subsistent encore dans les récits durassiens.

Submitted on 05 May, 2019. Accepted on 21 August, 2019. Поступила в редакцию 05.05.2019. Принята к печати 21.08.2019. В статье описывается система номинаций в текстах советских конституций, отражающая переосмысление положений внутренней политики на протяжении шестидесяти лет существования СССР. Анализируются конституции 1918, 1924, 1936 и 1977 гг. Рассматриваются несколько тематических групп лексики: 1) система номинаций субъектов права, выраженных существительными: государство, гражданин, личность, народ, общество, совет, трудящийся, человек, член; 2) представление о структуре общества в номинациях социальных групп и страт: трудящийся, рабочий класс, крестьянство; 3) номинации инструментов управления и экономические термины: власть, выборы, партия, собственность; 4) словосочетание иметь право; 5) употребление прилагательного свободный и существительного свобода; 6) специфика средств характеризации: государственный, народный, общественный, советский и др. Авторы конституций предпочитают номинацию гражданин, которая вытесняет субстантивированное причастие трудящийся. В конституции 1918 г. социальная структура не представлена исчерпывающе полно. В конституциях 1924 г., 1936 г., 1977 г. не встречаются термины, которыми оперируют авторы первой конституции: паразитические слои и беднота. Анализ словоупотребления позволил выявить три механизма идеологического камуфлирования: а) замену идеологизированной номинации, при которой выбирается новое нейтральное название при тождественном денотате: словосочетание советская власть заменяется конструкцией государственная власть; б) включение единицы в официальное название страны, института или органа власти — Совет министров, в) аббревиацию Союз ССР, СССР (включение в оним и аббревиатуру сопровождается десемантизацией слова). This article describes the system of nominations in the texts of the Soviet constitutions reflecting the reconsideration of the provisions of internal policy over the course of sixty years of the existence of the USSR. The author analyses the constitutions of 1918, 1924, 1936, and 1977 considering several thematic groups of vocabulary: 1) a system of nominations of subjects of law expressed by nouns: государство, гражданин, личность, народ, общество, совет, трудящийся, человек, член (Eng. state, citizen, personality, people, society, union, worker, person, member); 2) the idea of the structure of society in the nominations of social groups and strata: трудящийся, рабочий класс, крестьянство (Eng. worker, working class, peasantry); 3) nominations of management tools and economic terms: власть, выборы, партия, собственность (Eng. power, election, party, property); 4) the phrase иметь право (Eng. have a right to); 5) the use of the adjective свободный (Eng. free) and noun свобода (Eng. freedom); 6) the peculiarities of characterisation means: государственный, народный, общественный, советский (Eng. state, people, public, Soviet, etc.). The authors of the constitutions prefer the nomination гражданин (Eng. citizen), which supersedes the substantivised participle трудящийся (Eng. working [person]). In the constitution of 1918, the social structure is not exhaustively represented. In the constitutions of 1924, 1936, 1977, there are no terms used by the authors of the first constitution: паразитические слои (Eng. parasitic strata) and беднота (Eng. the poor). An analysis of the word usage makes it possible to identify three mechanisms of ideological camouflage: a) the replacement of an ideological nomination in which a new neutral name is chosen with the same denotation: the phrase советская власть (Eng. Soviet power) is replaced by the construction государственная власть (Eng. state power); b) the inclusion of the unit in the official name of the country, institution or authority Совет министров (Eng. Council of Ministers); c) abbreviation of the Советский союз to Союз ССР, СССР (Eng. USSR) (the inclusion into the onym and abbreviation is accompanied by a desemantisation of the word). This work is supported by the Grant of Russian Foundation for Basic Research 17-29-09158 “Creation of a Corpus of Official Business Texts of the Russian Language (ODKRYA)”. Работа выполнена при поддержке РФФИ, проект 17-29-09158 «Создание корпуса официально-деловых текстов русского языка (ОДКРЯ)».

Un corpus de conversations spontanées enregistrées en Libye auprès de jeunes célibataires de Tripoli montre un langage trivial en pleine évolution, qui sert autant à parler de sexualité qu’à évoquer des réalités qui n’ont, en soi, rien de sexuel. Des mots tabous reviennent de façon récurrente dans le sociolecte étudié. Les termes zəbb, zəbr, kāțu « bite » et dlāwəz « couilles » entrent dans la construction de locutions interjectives, adverbiales et locutions adjectivales. Le substantif gaḥba « pute » permet de créer des locutions interjectives. Les deux verbes qui en dérivent (gəḥḥəb et tgəḥḥəb) sont désémantisés et grammaticalisés. Le verbe nāk « baiser » est également grammaticalisé et change de catégorie, passant d’un simple verbe à un verbe support et sériel. A linguistic corpus gathered from recordings of spontaneous exchanges between young single men in Tripoli, reveals everyday language as it is evolving, which serves to speak about sexuality as well as events that are not sexual in nature. Taboo words are recurrent in the sociolect studied. The terms zəbb, zəbr, kāțu “cock” et dlāwəz “balls” are used in interjective, adverbial and adjectival locutions. The noun gaḥba “whore” is used in interjective locutions. Related verbs (gəḥḥəb and tgəḥḥəb) are desemanticized and grammaticalized. The verb nāk “to fuck” is also grammaticalized and changes categories from simple verb to support verb to serial verb. إن قراءة نص مستخرج من محادثات عفوية مُسجلة في ليبيا لشبان عُزّاب في طرابلس يُظهر لغة فَظّة في حالة من التطور، تُستخدم في الحديث عن الجنس وكذلك للحديث عن أمور ليس لها أي علاقة بالجنس. كلمات مُحرمة تتكرر بشكل مستمر في نصوص المحادثات التي تمت دراستها. مصطلحات كـ زب، زبر، كاتسو "القضيب" و دلاوِز "الخصيتين"، تدخل في صياغة العبارات التعجبية والظرفية وعبارات الوصف. اسم الصفة قحبة "عاهرة" يُمكِّن من إنشاء عبارات تعجبية. الفعلين المشتقين منه ( قحِاب، تقحِب) فقدا معناهما الأصلي وحصلا على قيمة نحوية فقط. كذلك الحال مع الفعل ناك "ضاجع" الذي حصل على قيمة نحوية وتغيرت مرتبته من مجرد فعل الى فعل مساعد في صياغة العبارات.

The Spanish verb dar is a lexical item particularly rich in nuances of meaning. Some of its senses have been studied under the « semantic bleaching » hypothesis consequent upon the « grammaticalization » of the verb. This process would reveal mainly in the discourse marker dale and in the use of dar as a « support verb » in nominal predicates like dar un golpe, dar un paseo, dar una mano de pintura, etc. According to the theoretical framework for this research, which accounts for the distinction between language and discourse as well as the unicity of the linguistic sign, an existential notion underlies every discourse realization of this verb. The notion conveyed by the signified of dar is that an entity B gains access to existence in the sphere of an entity C as a result of the action of an entity A. Hence, this existential meaning appears in every use of a lexeme whose semantic content is never affected.; Le verbe dar est une unité lexicale particulièrement riche en nuances significatives. Parmi les études qui ont abordé cette unité, certaines font l'hypothèse d'une désémantisation lors de la 'grammaticalisation' du verbe. Ce processus serait illustré notamment par l'existence du marqueur discursif dale ainsi que par les emplois de dar en tant que 'support' dans des constructions verbo-nominales plus ou moins lexicalisées ou dans périphrases verbales du type dar un golpe, dar que hablar. L'hypothèse envisagée dans cette étude – menée dans le cadre théorique de la linguistique du signifiant, qui prône l'unicité du signe linguistique – est que le verbe dar exprime une notion d'existence sous-jacente à tous ses emplois discursifs. Le signifié de langue de dar exprimerait l'accès à l'existence d'une entité b, pour le bénéficiaire c d'une opération conduite par une entité a. Cette notion d'existence serait présente dans toutes les occurrences d'un lexème qui n'apparaît jamais vidé – ne serait-ce que partiellement – de son contenu lexical. Afin de valider cette hypothèse, les différentes capacités référentielles du verbe dar seront analysées à travers un corpus de l'espagnol péninsulaire et de l'Amérique latine.

Jury:MM les professeurs: Paul LARREYA (Emérite - Paris XIII) Jean-Louis DUCHET (Poitiers) Geneviève GIRARD (Paris III) Nigel QUAYLE (Littoral-Côte d'Opale) - Président Claude DELMAS (Paris III) - Directeur; The subject of this contrastive study is fourfold: (a) it takes into account the inference of languages in contact in the diachronic development of English language; and it builds up a hypothesis on the origin of periphrastic DO; (b) this study lays its foundations on established facts from diachrony and etymology to claim that the grammaticalization of DO did not entail any process of desemantisation; (c) it also resorts to an invariant-meaning approach to show that the auxiliary DO – just like its lexical counterpart – is not meaningless in natural language; (d) it carries out a critical analysis of current trends on either a binary categorization or a ternary categorization for DO-forms (lexical verb (vs. proverb) vs. auxiliary). Then, this study shows that the proform DO SO can indeed substitute for purely stative predicates; and, as an operator of ‘thesis', DO has an enunciative function which accounts for its occurrences as well as its non-occurrences in the linear structuring.; Fondée sur une approche contrastive, cette étude a quatre objectifs : (a) considérer l'inférence des langues en contact dans le développement diachronique de l'anglais et bâtir une hypothèse sur l'origine de l'emploi périphrastique de DO ; (b) s'appuyer sur les faits avérés en diachronie et en étymologie pour montrer que la grammaticalisation de DO n'est pas le résultat d'un processus de désémantisation ; (c) partir d'une démarche fondée sur l'invariance pour montrer que tout comme sa contrepartie lexicale, la forme auxiliée de DO a bien une signification en langue naturelle ; (d) formuler une analyse critique des acceptions courantes en terme de catégorisation binaire ou ternaire entre le lexical et l'auxiliaire ; ce qui permet de montrer d'une part que la proforme DO SO peut effectivement reprendre des prédicats statifs purs, et d'autre part qu'en tant qu'opérateur de ‘thèse', DO a une fonction énonciative qui rend compte non seulement de son occurrence, mais aussi de sa non-occurrence dans le linéaire.

A partir del análisis semántico de un morfema derivativo, el prefijo re-, este estudio pretende poner de manifiesto que la polisemia constituye un proceso gradual y dinámico de construcción del sentido (que tiene lugar tanto en sincronía como en diacronía) que se puede describir a partir de dos polos funcionales opuestos –el polo de lo concreto y el polo de lo abstracto–. El estudio permite así mostrar que la polisemia del prefijo "re-" está estrechamente vinculada con otros procesos (igualmente graduales y dinámicos) semánticos –como la metonimia y la metaforización– u holísticos –como la gramaticalización y la “demorfemización”– que tienen lugar en la evolución de muchos elementos lingüísticos.

In Chinese, to express time, we take advantage not only of the horizontal metaphor – for example, qián and hòu (Mandarin 前 and 后 ; French avant and après) –, but also of the vertical metaphor – for example, shàng and xià (Mandarin 上 and 下 ; French haut and bas) –. But does this linguistic phenomenon reveal that confirmed Mandarin speakers can view time vertically? To resolve this problem, we sketched out a field survey; and the result obtained helps us to understand, in a psychosystematic way, the subductions of the so-called vertical characters shàng and xià (Mandarin 上 and 下 ; French haut and bas) in Chinese., Dans la langue chinoise, pour exprimer le temps, on profite non seulement de la métaphore horizontale – par exemple, qián et hòu (mandarin 前 et 后 ; français avant et après) –, mais aussi de la métaphore verticale – par exemple, shàng et xià (mandarin 上 et 下 ; français haut et bas) –. Mais est-ce que ce phénomène linguistique révèle que les locuteurs confirmés du mandarin peuvent considérer le temps d’une manière verticale ? Pour résoudre ce problème, nous avons esquissé une enquête de terrain ; et le résultat obtenu nous aide à comprendre, d’une manière psychosystématique, les subductions des caractères dits verticaux shàng et xià (mandarin 上 et 下 ; français haut et bas) dans la langue chinoise.