Search

This article considers the sphere of labour and social labour relations in the postrevolutionary Soviet Union, which always occupied an important place among the priorities of the Bolshevik regime. The author analyses the reasons, tendencies, and results of how labour law gradually became a doctrinal instrument of the Bolshevik authorities aimed at the elimination of differences between wage labour and compulsory labour, and also between compulsory labour and forced labour. The analysis is performed with reference to documents and materials of the leading official weekly of the RSFSR People’s Commissariat for Justice, the Yezhenedelnik sovetskoy yustitsii (Eng. The Weekly of Soviet Justice), known as Sovetskaya Yustitsiya (Eng. Soviet Justice) from the 1930s. It is demonstrated that state policy was a combination of doctrinal propositions on liberated labour and pragmatic decisions regarding the compulsory character of labour, labour mobilisation, etc. The etatisation of the sphere in question was carried out in stages, i. e. the universal labour duty after the end of the Civil War was substituted by the Labour Code of 1922, which regulated wage labour. Together with this, the forced labour sector still existed and was constantly expanding. One part of it (prisons, colonies) was regulated by the Correctional Labour Code, while the other (camps) was no longer part of the Labor Code or the Correctional Labour Code. Forced labour that did not involve imprisonment was a special correctional measure, a lenient punishment that lasted no more than a year. In the 1930s, over 4 million people were sentenced to this kind of punishment, and between 1940 and 1955, 11 million people were sentenced to forced labour for absenteeism. Such a practice became an everyday element of the labour potential of the country and symbolised the symbiosis of compulsory and forced labour during the early Soviet era., Рассматриваются сфера труда и формировавшиеся на этой основе социально-трудовые отношения в постреволюционном советском обществе, которые всегда занимали важное положение среди государственных приоритетов большевистского режима. Целью исследования стал анализ причин, тенденций и результатов того, как трудовое право становилось инструментом доктринальных установок большевистского руководства, нацеленных на поступательное стирание граней между трудом наемным и обязательным и трудом обязательным и принудительным. Источниковая основа представлена документами и материалами ведущего ведомственного издания Наркомата юстиции РСФСР того периода – «Еженедельника советской юстиции», с начала 1930-х гг. переименованного в журнал «Советская юстиция». Показано, что государственная политика представляла собой противоречивый симбиоз доктринальных положений об «освобожденном труде» и прагматических решений об обязательности труда, трудовых мобилизаций и т. д. Этатизация данной сферы прошла несколько стадий, когда на смену директивности всеобщей трудовой повинности после окончания Гражданской войны пришла практика законодательного регулирования в форме Кодекса законов о труде 1922 г., объектом действия которого выступал труд по найму. В то же время сохранялся и имел постоянную тенденцию к расширению и дифференциации сегмент принудительного труда, часть которого (тюрьмы, колонии) регулировалась Исправительно-трудовым кодексом, тогда как другая (лагерная) была выведена из сферы действия не только КЗоТ, но и ИТК. Среди форм применения труда как меры уголовного наказания специфическое место занимал принудительный труд без нахождения под стражей как «мягкая» репрессия с кратким, до года сроком наказания. Массовое масштабное применение этой репрессивной меры в 1930-е гг. коснулось 4 млн чел., а с 1940 по 1955 г. за прогулы осуждению подверглись 11 млн чел. «Принудчики» стали обыденным элементом трудового потенциала страны и, по сути, символом симбиоза труда, обязательного и принудительного в раннесоветскую эпоху.

This article considers the sphere of labour and social labour relations in the postrevolutionary Soviet Union, which always occupied an important place among the priorities of the Bolshevik regime. The author analyses the reasons, tendencies, and results of how labour law gradually became a doctrinal instrument of the Bolshevik authorities aimed at the elimination of differences between wage labour and compulsory labour, and also between compulsory labour and forced labour. The analysis is performed with reference to documents and materials of the leading official weekly of the RSFSR People’s Commissariat for Justice, the Yezhenedelnik sovetskoy yustitsii (Eng. The Weekly of Soviet Justice), known as Sovetskaya Yustitsiya (Eng. Soviet Justice) from the 1930s. It is demonstrated that state policy was a combination of doctrinal propositions on liberated labour and pragmatic decisions regarding the compulsory character of labour, labour mobilisation, etc. The etatisation of the sphere in question was carried out in stages, i. e. the universal labour duty after the end of the Civil War was substituted by the Labour Code of 1922, which regulated wage labour. Together with this, the forced labour sector still existed and was constantly expanding. One part of it (prisons, colonies) was regulated by the Correctional Labour Code, while the other (camps) was no longer part of the Labor Code or the Correctional Labour Code. Forced labour that did not involve imprisonment was a special correctional measure, a lenient punishment that lasted no more than a year. In the 1930s, over 4 million people were sentenced to this kind of punishment, and between 1940 and 1955, 11 million people were sentenced to forced labour for absenteeism. Such a practice became an everyday element of the labour potential of the country and symbolised the symbiosis of compulsory and forced labour during the early Soviet era., Рассматриваются сфера труда и формировавшиеся на этой основе социально-трудовые отношения в постреволюционном советском обществе, которые всегда занимали важное положение среди государственных приоритетов большевистского режима. Целью исследования стал анализ причин, тенденций и результатов того, как трудовое право становилось инструментом доктринальных установок большевистского руководства, нацеленных на поступательное стирание граней между трудом наемным и обязательным и трудом обязательным и принудительным. Источниковая основа представлена документами и материалами ведущего ведомственного издания Наркомата юстиции РСФСР того периода – «Еженедельника советской юстиции», с начала 1930-х гг. переименованного в журнал «Советская юстиция». Показано, что государственная политика представляла собой противоречивый симбиоз доктринальных положений об «освобожденном труде» и прагматических решений об обязательности труда, трудовых мобилизаций и т. д. Этатизация данной сферы прошла несколько стадий, когда на смену директивности всеобщей трудовой повинности после окончания Гражданской войны пришла практика законодательного регулирования в форме Кодекса законов о труде 1922 г., объектом действия которого выступал труд по найму. В то же время сохранялся и имел постоянную тенденцию к расширению и дифференциации сегмент принудительного труда, часть которого (тюрьмы, колонии) регулировалась Исправительно-трудовым кодексом, тогда как другая (лагерная) была выведена из сферы действия не только КЗоТ, но и ИТК. Среди форм применения труда как меры уголовного наказания специфическое место занимал принудительный труд без нахождения под стражей как «мягкая» репрессия с кратким, до года сроком наказания. Массовое масштабное применение этой репрессивной меры в 1930-е гг. коснулось 4 млн чел., а с 1940 по 1955 г. за прогулы осуждению подверглись 11 млн чел. «Принудчики» стали обыденным элементом трудового потенциала страны и, по сути, символом симбиоза труда, обязательного и принудительного в раннесоветскую эпоху.