Search

Copyright of Res Humanitariae is the property of Res Humanitariae and its content may not be copied or emailed to multiple sites or posted to a listserv without the copyright holder's express written permission. However, users may print, download, or email articles for individual use. This abstract may be abridged. No warranty is given about the accuracy of the copy. Users should refer to the original published version of the material for the full abstract. (Copyright applies to all Abstracts.)

Copyright of Pedagogy Studies / Pedagogika is the property of Vytautas Magnus University and its content may not be copied or emailed to multiple sites or posted to a listserv without the copyright holder's express written permission. However, users may print, download, or email articles for individual use. This abstract may be abridged. No warranty is given about the accuracy of the copy. Users should refer to the original published version of the material for the full abstract. (Copyright applies to all Abstracts.)

[straipsnis lietuvių kalba; santrauka prancūzų kalba] Straipsnyje tiriami skirtingais laikotarpiais rašyti Juozo Erlicko ir Herkaus Kunčiaus draminiai tekstai, dėmesį sutelkiant į didaskalinio epizodo ir verbalinio personažų veiksmo – dialogo – sąveikos ir santykio analizę. Abu autoriai demonstruoja draminio rašymo atvejį, kai tekstuose didaskaliniai epizodai (skirtingai negu sceninės nuorodos) atitrūksta nuo veikėjų dialogų nužymėtos trajektorijos ir ima savarankiškai funkcionuoti kaip naratyviniai „paveikslai“, įsiterpdami į draminį veiksmą ar jį nutraukdami. Didaskalinių epizodų, besiremiančių žaidybine teatriškumo ir naratyvumo jungtimi, įtraukimas į dramos kūrinį leidžia išskirti atraminius šios sąveikos analizės aspektus: sakymo – išryškinančio neretai asmeninio soliloko formą įgyjančios autorystės pėdsaką; naratologinį – kreipiant dėmesį į tekstinį autoriaus ir skaitytojo / žiūrovo funkcijų ir jų santykio su dramos fabula audinį. Daroma išvada, kad didaskalinio epizodo pasirodymas scenoje (realioje ar įsivaizduojamoje) yra toks veikimo būdas, kuris teatrui leidžia parodyti savo ženklus, ir būtent tuos, kurie nėra skirti būti matomi. Transformuotas į diskursą, didaskalinis tekstas figūruoja kaip draminė medžiaga, kuri nutraukia ryšius su realizmo principais grindžiama fikcija.

Šiame tyrime iš naujo gvildenamas lietuvių kalbos tarmių priegaidžių (šįkart ilgųjų balsių) skyrimo klausimas. Pasitelkus eksperimentinę medžiagą iš šiaurinių žemaičių telšiškių tarmės, bandyta užčiuopti koreliacinius akustinių požymių (balsių trukmės ir pagrindinio tono) ryšius ir jais grįsti priegaidžių diferenciaciją. Įvairiais rakursais palyginus turimus duomenis, pastebėta, kad ilgųjų balsių kiekybė ir pagrindinio tono kitimo staigumas nėra savarankiški parametrai. Panaudotoji matematinė duomenų analizavimo alternatyva atskleidė, kad balsių trukmė yra atvirkščiai proporcinga santykiniam tono kitimo staigumui (kuo balsio trukmė didesnė, tuo kitimas yra lėtesnis, ir priešingai, – kuo trukmė mažesnė, tuo kitimas staigesnis). Pastebėtos tendencijos verifikuotos ir statistinės analizės rodiklių. Galutinai įsitikinta, kad cirkumfleksinė šiaurinių žemaičių priegaidė pagrįstai mokslininkų nuo seno vadinama tęstine (dėl lėtesnio tono kitimo), o akūtinė – staigine (dėl intensyvesnės tono kitimo dinamikos).

Copyright of Res Humanitariae is the property of Res Humanitariae and its content may not be copied or emailed to multiple sites or posted to a listserv without the copyright holder's express written permission. However, users may print, download, or email articles for individual use. This abstract may be abridged. No warranty is given about the accuracy of the copy. Users should refer to the original published version of the material for the full abstract. (Copyright applies to all Abstracts.)

INTERACTION OF LITHUANIAN PERSONAL NAMESSummaryThe article examines the three layers of the origin of Lithuanian personal names, i. e. the layer of the old national onomastics, the layer of personal names brought by Christianity and the layer of nicknames, and the interplay between these layers. The intrusion of Christian names into the old system of two-stem personal names and the impact of the latter on Christian names is highlighted, as well as the interaction between the Christian onomastics and that of the origin of nickname. Hybrid forms are also discussed.

LIT. atpetúoti, RUSS, néтать ZusammenfassungLit. atpetúoti „entgelten, erstatten; durch Arbeit bezahlen, (sich) abarbeiten, leiden; (sich) rächen“ ist jetzt nur in einigen Mundarten um Raséiniai bekannt. Die schriftlichen Quellen des 18. und 19. Jahrhunderts zeigen, daß östliche Aukštaičiai (Hochlitauer) um Bìržai noch nicht lan­ge her atpėtuoti „entgelten“ (mit -ė-) hatten. M. Daukša verwendete atpetuoti in der Bedeutung „(sich) rächen“, S. Chilinskis — in der Bedeutung „vergelten (bezahlen)“. Die älteste schriftli­che Quelle dieses Wortes in Preußisch Litauen ist das sogenannte handschriftliche deutsch-litaui­sche Wörterbuch von Krause (Mitte des 17. Jhs), wo atpetuoti „entgelten“ (im Original Atpettoti, also mit -e- in der Wurzel) gegeben sind.Lit. atpetúoti hängt etymologisch zusammen mit lat. petō, -ere „zu erreichen suchen, streben; fordern, verlangen; losgehen, anfallen“ und anderen Vertretern der Wurzel *pet- „fliegen; fallen, auf etwas losstürzen“. Außer atpetúoti (und der parallel mit dem Ablaut gebildeten Variante atpėtuoti) ist noch ein anderes sekundäres Verb — nupetė́ti „verfallen, abmagern" aus einer südlichen Mundart (Pelesà) bekannt. Ebenso selten kommt vor auch das nasalinfigierende Verb pripèsti (-peñta, -pẽto) „sich erschöpfen, abmatten“ (Panemunė̃lis). Die Bedeutungen aller genannten Ver­ben können leicht entweder gerade oder durch mittelbare Bedeutungen von der primären Bedeu­tung „fallen“ abgeleitet werden. Dasselbe kann man über das verwandte lett. pẽtît „Verlangen wo­nach haben, Appetit haben; (nach)fragen, (aus)forschen; bitten“ (Reil.-tiês „ausfragen; trachten, streben“) sagen. Von dem Grundverb, das noch die alte Bedeutung „fallen“ hatte, sind wohl auch die litauischen Flußnamen Petà (Пета aus dem 16. Jh.) und Petešà abzuleiten.Es gibt keine unanfechtbaren Beweise, daß russ. dial. пéтать „schlagen, prügeln; quälen, ermüden, beunruhigen“, петиться „sich schlagen, schmachten, sich bemühen; streben“, br. dial. пéт(ав)аць „schlagen, prügeln“, пе́тавацца „schwer arbeiten, etwas mit großer Anstren­gung tun, sich quälen; Not leiden, in Armut sein“ und andere ähnliche ostslawische Wörter Baltis­men (Substratwörter) sind. Das rekonstruierte sl. *pětati „(mehrfach, wiederholt) schlagen“ (für -ě- spricht omnie͡myвать im östlichen Polessje) kann man für eine iterative Ableitung von dem spä­ter verschwundenen Primärverb *pesti (= lit. pèsti) halten.

DIE LITAUISCHEN VERBA AUF -аZusammenfassungIn diesem Artikel werden 29 litauische CeC — Verba besprochen, die auf Grund der Quellen als thematische Verba auf -a interpretiert werden können.14 Verba, die als zweifellose Vertreter dieses Typus zu halten sind, bilden eine einheitliche strukturelle — semantische Gruppe (z. B. beda, dega u. a.). Fast alle sie haben Entsprechungen in anderen indogermanischen Sprachen, die ähnliche Struktur und Semantik haben.Vier (von fünf) seltene mundartliche Verba, die in LKŽ als Verba auf -a gegeben sind (z. B. bregzti, kekšti), ähneln ihrer Struktur und Bedeutung nach eher den auf -ia (nicht auf -a!) — ihre Präsensformen sind durch Beispiele nicht illustriert.10 irreguläre Verba, die in LKŽ als a-Verba gegeben sind oder in Mundarten Formen auf -a haben können (z.B. glegžti, krekti, senti), unterscheiden sich deutlich durch ihre Struktur, Semantik, Bildung und Entstehung von den tatsächlichen auf -a. Obwohl sie auch untereinander unterschied­lich sind, wären die meisten davon als Verba auf -sta oder nasalinfigierende anzunehmen.

МЕСТО СОГЛАСОВАННОГО ОПРЕДЕЛЕНИЯ В ПРЕДЛОЖЕНИИ ЛИТОВСКОГО ДИАЛЕКТНОГО И ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКАРезюмеКак в устной диалектной (северожемайтской), так и в литературной литовской речи стилистически немаркированному согласованному определению свойственны два существенных линейно-интонационных признака: препозиция по отношению к определяемому слову и безударное положение (т. е. отсутствие интонационного акцента). Инверсия или интонационное ударение выполняют экспрессивную функцию — они увеличивают комму­никативную силу определения.Эта закономерность доказывается тем, что к ударному положению и постпозиции с вероятностью, значительно превышающей простую случайность, тяготеют наиболее оригинальные и редкие определения. Исключение представляет только последняя позиция диа­лектной фразы, которую с точки зрения коммуникативной динамики в литовской устной речи следует считать крайне слабой. За исключением этой позиции, постпозитивное определение регулярно и закономерно встречается только в обращениях и так называемых дисфемизмах. Конструкции такого типа можно объяснять как результат влияния соответствую­щих славянских сочетаний, калькировавшихся в литовской религиозной литературе XVII— XIX вв. или же как окаменелые доисторические линейно-интонационные структуры, сохра­нившиеся только в узкоспециализированных контекстах.

ABOUT THE LITHUANIAN INFIX PRESENTSSummaryIn the modern Lithuanian and Latvian languages and their dialects the nasal infix verbs have the meaning of the state or its change. In the Indo-European languages the meaning of the verbs was a bit different. Some of the old languages — Greek, Latin, Sanskrit — etymological relationships mean an active action (Lat. f undo “lieju”, Skr. chinátti “pjauna”, Celt, bongid “laužo”), the others — the state or its change (Lat. ninquit “sninga”, Skr. dhvamsati “nyksta, yra”). The facts of the comparative languages give an idea that there might be nasal verbs in the Baltic languages with the meaning of active action.Eight out of 15 given verbs, having parallel present stems in a, ia and nasal infix, are used in the meaning of active action. The better part of them are effective (rañka, žañga, senka, reñta, šiñka, kruñša, pluñka, bruñka). This fact might be not new in the history of the Baltic languages. It might reflect the formation period of the verbs of the Baltic languages, when infix presents had no differentiated semantics.

ΦΟΡΜΑ (t)-uom(i) — АБДУКТИВНОЕ НОВООБРАЗОВАНИЕРезюмеВ статье на основе данных современных диалектов и памятников письменности делается вывод о том, что форма м. р. тв. п. ед. ч. (t)-uom(i) родовых местоимений является новообразованием, которое в памятниках письменности впервые зафиксировано в начале XVII в. Данная форма является абдуктивным новообразованием по модели i-основного инструменталя patimi в парадигмах ко л локационных местоимений tas patis, jis patis, anas patis.

AR LIE. túopa ‘POPULUS SPP.’ – TIKRAI PAVELDĖTAS ŽODIS? SantraukaTeigiama kad nėra pagrindo laikyti lie. túopa ‘Populus spp.’ paveldu iš ide. prokalbės ir lyginti su lo. pōpulus. Lo. žodžio etimologija nėra aiški, nėra pagrindo rekonstruoti ide. *pōp- ar pan. Manant, kaip iki šiol argumentuojama, buvus lie. *puopa, iš kurio dėl topolis įtakos atsirado túopa, turėtų būti šio žodžio pėdsakų vietovardžiuose, augalų vardyne. Jų nėra. Neaiški ir *puopa reikšmė. Populus spp. nevietiniai, atvežti medžiai. Vietinė tik drebulė, turinti dar kitą sinonimą ẽpušė; abi gausiai paliudytos vietovardžiuose. Túopa beveik neaptinkama tarmėse, tik literatūroje. Taigi jis neturėtų būti paveldėtas žodis. Svarstoma, kaip atsirado žodis: ar skaidant *top-elė ar pan. į neošaknį *top- su tariamu sufiksu -elė. Tačiau *topas ar *topa neužfiksuota. Arba dėl homofoninio túopa ‘tinginys, lėtai einantis’, paliudyto ten pat kur túopa ‘Populus’, įtakos.

LIT. ŽVỸRAS ZusammenfassungLit. žvỹras „grober Sand, Kies“ ist kein Polonismus. Es ist schon im ersten Wörterbuch der litauischen Sprache belegt (um 1620). Poln. żwir „dass.“ erscheint zum erstenmal in einer Verwaltungsurkunde, die 1673 in Vilnius verfaßt wurde. Lit. žvỹras ist nicht zu trennen von lit. žvir̃(g)ždas/žvir̃zdas „Kies(sand), Grand“, lett. zvirgzds / žvirgžde „dass.", pr. *zvirkst- (im Ortsnamen Swirxstein und vielleicht im Appellativum swi[r]xtis „irdener Topf“), skr. zvr̂st „eine Art weichen Steins“, wohl der baltischen und slavischen separaten Ableitung mit dem Suffix -sta- von dem Verb *žir-(zu idg. *ĝer(ǝ)- „leuchten“, vgl. lett. zvȩ̃ruõt „glimmen, glühen, glänzen“, lit. žiūrė́ti „sehen“, russ. зы́рить „sehen, betrachten, beobachten“, ai. jválati „flammt auf, glüht, leuchtet“ usw.). Von dem Nachfolger desselben Verbs, der nicht nur „leuchten, glänzen, glimmern“, son­dern wohl auch „streuend auseinanderfahren, verstreut, zerstückelt werden, zerbröckeln“ wie „rascheln, knirschen“ bedeuten konnte, wurde später im Litauischen die Flexionsbildung žvỹras bzw. žvỹrius (das letztere in Ost- und Südlitauen) gebildet. Die nächsten Verwandten von lit. žvy­̃ras sind also (ap-)žvyrúoti „flimmern, dunkel, trübe, geblendet werden (vom Auge)“: *žvirti = lett. zvirt „glimmen, glühen, glänzen; ausstrahlen (?)“ (aus dem letzten ist vielleicht lett. zvira „Kies, Grand“ abgeleitet), zvirêt (zvīrêt) flimmern, funkeln, leuchten“, lit. žvirlióti „hin- und herlaufen“, lett. zvirgt „(aus)rieseln, grobkörnig zerfallen, grobkörnig werden; rascheln“ usw. Poln. żwir, br. жвiр stammen aus lit. žvỹras bzw. žvỹrius.

К ВОПРОСУ О ЗНАЧЕНИИ 3-го ЛИЦА ГЛАГОЛАРезюмеСтатья в основном является ответом на полемику А. Паулаускене с автором о значении 3-го лица глагола в литовском языке.По мнению автора настоящей статьи, в литовском языке формами 3-го лица глагола обозначается лишь постороннее по отношению к акту коммуникации действие, но лицо этого действия не выражается. Попытку приписать этим формам нулевое окончание со значением лица следует считать неудачной, так как эти формы не имеют значения числа (по мне­нию автора, отсутствие числа в глагольной форме имплицирует отсутствие лица). К тому же упускаются из виду безличные глаголы.При допущении, что в далеком прошлом формы 3-го лица различали число, потерю значения лица следует связывать с устранением противопоставления по числу. Этим самым было устранено и морфологическое различие между безличными и неопределенно-личными предложениями.

ZUM PROBLEM DER DIATHESE IN EINIGEN VERBALFORMEN DES LITAUISCHENZusammenfassungDer Verfasser beschäftigt sich mit dem Problem der Diathese in einigen Verbalsuffixen der litauischen Sprache. Der folgende theoretische Ansatz wird angenommen:

ON THE ORIGIN OF SOME WORDSSummaryLith. dial. apuokas “hair below, down” is said to be cognate either with Latv. apakša “bot­tom” (ā) or apukša “id.” () and apauška “id.” (←*apauk-tjā). *apa and *apu in *apak- and *apuk- are identified with IE adverbs-prepositions *apo and dial. *apu and -k- is thought of to be an (emphatic ?) particle. It is also assumed that the word apuokas was used to name an eagle owl after its rich feathers and consequently Pr. aukis “griffin” has nothing to do with the Lith. word.Lith. kéikti (-ia) “to scold, rail, call names” is being connected, on the one hand, with Lith. kykà “cursing, swearing, abuse”, kỹkastės, kỹkšena “discord, dissension, quarrel”, kỹkti (-ia) “to be ailing, to be sickly; to live hard, in penury...” etc. and, on the other, with Lith. kaĩkti (-ia)“to howl, squeak”, Serb. —Cr. čič “hard frost” (*keiko-), Rus. чи́чер, чи́чера “sharp cold wind with rain in autumn etc.”. The author believes that Pr. ep-kieckan “vice” represents quite a different root, namely *kek- in Lith. kèkotis (-ojasi) “to quarrel, abuse one another”, keknóti (-ója) “to chuckle, giggle; to bark...”, kė̃kti (-ia) “to take pains, to labour; to live hard, in penury...” etc.

LITH. TADA, KADA, ŠIADA, ANDAI, IDANTSummaryThe author discusses the origin of the Lithuanian forms tada, kada, šiada; kadai, kadaise kadan, kadangi; andai; idant etc. and concludes the following:The Lithuanian compounds of this type are related to the corresponding Slavic and Indo-Iranian compounds. The element -d- in the Lithuanian compounds belongs to the stems of the demonstra­tive pronoun *do/*de (OP din, dīgi) as the same element in OInd. tadā́, kadā́, yadā́. The element -g- in the Slavic and Baltic compounds (OCS togda, Russ. тогда, OPol. tegdy, Czech, tehda etc., Lith. tagačiaus, tagatės, Latv. tagad) could be reconstructed from the particle *go (i. e. the one related to Slavic же, OInd. gh, ha, Gk. γε, γα, Goth, -k in mi-k "me").

НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О РОЛИ АНАЛОГИИ В РАЗВИТИИ ФЛЕКСИИ МЕСТОИМЕНИЙРезюмеВ статье излагаются воздействие аналогии на развитие морфологии и внутренняя мотивированность возможных замен флексий местоимения. Особое внимание уделяется раз­витию форм дат. п. ед. ч. ж. р. tái 'той' и твор. п. su tái 'с той', которые употребляются в го­ворах восточных дунининков.Относительно происхождения формы su tái теоретически возможны три предположения:1) форма su tái является недавним результатом воздействия аналогии; 2) на окончание -ái формы su tái можно смотреть как на гиперизм; 3) форма su tái происходит от „casus indefinitus" *tāi.В пользу первого предположения приводятся следующие аргументы: 1) окончание дат. п. ед. ч. -ai (вместо ожидаемого -a˙) сохранила проклитическая (атоническая) форма;2) это окончание обобщено и для орфотонической формы; 3) после закона Лескина форма тв. п. ед. ч. совпала с формами вин. п. ед. ч. и род. п. мн. ч.; 4) по этой причине возникла внутренняя необходимость заменить слабое окончание тв. п. более сложным (сильным) окончанием; 5) под влиянием структурного давления (см. Балтистика, 1975, т. Х1(1), с. 78 — 79) слабое окончание тв. п. было заменено более сложным окончанием -ai дат. п.Второе предположение возможно лишь при условии, что старое окончание тв. п. морфологически было заменено орфотоническим окончанием дат. п. -á˙, из которого как ги­перизм мог появиться -ái, ср. áiuols'ангел'.Третье предположение, которое опирается на гипотезу В. Мажюлиса об общем происхождении дательного и творительного падежей имени и местоимения с основой на о, может быть возможным лишь с оговоркой, что форма su tai сохранена в парадигме проклитичес­кого склонения.В статье также доказывается невозможность фонетического перехода *-ā́п в -ái. На недопустимость подобного мнения указывает и относительная хронология: после закона Лес­кина, несомненно, последовала монофтонгизация ai, поэтому форма (su) *tái обязательно должна была переходить в *tá˙; ср. matá˙'matai'.Имея в виду общие тенденции развития морфологии в жемайтских говорах, автор более вероятным считает первое предположение.

APIE LIETUVIŲ KALBOS DIFTONGINIŲ /I/ IR /U/ VOKALIŠKUMĄReziumėLietuvių literatūrinės kalbos dvibalsių /au/, /ai/, /ei/ antrieji sandai yra balsiai, o ne pusbal­siai. Ši išvada daroma, remiantis spektrinės analizės duomenimis, kurie rodo, jog: a) pereinamieji procesai dvibalsiuose yra per lėti, kad galėtų susiformuoti sonantai /j/ ir /w/, b) vidinė diftonginių /i/, /u/ struktūra yra aiškiai vokališkos prigimties.

LIT. žebérklas „FISCHEISEN“ UND SEINE VARIANTENZusammenfassungNeben lit. žebérklas „Fischeisen, Hecht-, Aalstecher, Harpune“, das sich in der litauischen Schriftsprache durchgesetzt hat, liegen in den Dialekten (teilweise auch in den älteren Schriftdenk­mälern) manche andere Varianten derselben Bezeichnung vor : žeber̃klas, žẽberklas, žebérklai, žeberklaĩ, žeberkla, žebérklė; žebirklas; žebur̃klas; žibérklas, žibérklai, žibérkla, žibérklės; žibìrklas, žibirklai; žubérklas; žubirklas; žiubérklas, žiubérkulas. Die Wortgeographie und altlitauische Schrift­denkmäler weisen auf; daß die älteste, ursprüngliche Variante žubérklas ist. Das ist ein zusammen­gesetztes Wort, dessen die erste Komponente lit. žuvìs „Fisch“, die zweite das Nomen instrumenti mit dem Suffix -klas ist; vgl. lit. dial. berklaĩ (Akk. bérklus) „Steg, kleine Brücke (gewöhnlich aus Stangen)“. Dasselbe žu- hat der Lithuanismus des Altlettischen žubeds „Fischeisen“ (mit der zwei­ten Komponente aus lit. bèsti „stechen, (hinein)stecken“) und alit. žugertas „Fischerstange“ (die zweite Komponente ist verwandt mit poln. grot „Pfeil(spitze), Speer(spitze), Wurfspieß“, norw. dial. gara „stechen, stoßen" usw.). Die zweite Komponente des Wortes žubérklas (žebérklas...) hat dieselbe Wurzel wie lat. ferīre „stechen, stoßen“, aisl. berja „schlagen, stoßen" usw.; hierher gehören auch lit. dial. bérlauti, bérklauti, bérkl(i)oti, bérglauti, bérgloti“, „(ein geschlachtetes Tier) ausweiden, zerlegen, metzeln“. Die zweite Komponente des lit. dial. žuverklas, žuvérkla „Fischei­sen“ ist wohl mit lit. vérti „(durch)stechen“ verbunden.

по поводу глагольных суффиксов в литовском языкеРезюмеПрименяя принципы идентификации словообразовательных элементов, признанные многими языковедами (1. тождественное значение; 2. отношение дополнительной дистрибуции; 3. морфологическая обусловленность материального различия), в статье делается попытка все глагольные суффиксы литовского языка классифицировать по морфемам. Принадлежа­щими одной морфемной единице здесь признаются семантически тождественные и материально близкие суффиксы, напр., вариантами одной суффиксемы являются суффиксы -ėti, -sėti, -dėti, -alėti, -elėti и др., вариантами другой суффиксемы — суффиксы -inti и -dinti и т.д. Всего выдвигается девять инвариантных суффиксем: -au(ti), -en(ti); -ė(ti), -inė(ti), -in(ti), -y(ti), -o(ti), -telė(ti), -uo(ti).

НАЗВАНИЯ НАСЕЛЁННЫХ ПУНКТОВ ЛИТВЫ, ВОЗНИКШИЕ ОТ АНТРОПОНИМОВ, УПОТРЕБЛЁННЫХ В ЕДИНСТВЕННОМ ЧИСЛЕРезюмеВ литовской топонимии насчитывается несколько десятков названий населённых пунктов, возникших от антропонимов, употреблённых в единственном числе. К числу бо­лее ясных образований такого рода относятся следующие названия: Brū̃žė, Damarãckas, Daugìlis, Gedimìnas, Kalìbatas, Kavárskas, Knysà, Lìnskis, Liùtika, Milda, Musteikà, Plùngė, Ribìckis, Rutkà, Saũseris, Serẽdžius, Skuõdas, Subãčius, Sudárgas, Sungáila, Šùmskas, и, возможно, Bervaĩnis, Ancutà, Melkỹs, Ìršas, Jutkà, Kuĩtis. Из сомнительных случаев можно назвать: Alekseikà, Bagrė́nas, Bū́gis, Dáulia, Dū̃minas, Gakà, Ýra, Kadžýga, Karoblis, Krinčìnas, Krùnis, Milvydà, Preĩbė, Rỹškas, Rodžià, Ruškà, Sabutà, Šãpis, Tur̃mantas, Tùrsonas, Vairà. Не исключена возможность, что и название города Kaũnas могло возник­нуть от антропонима Kaũnas.