Search

This article explores the use of corpora to identify characteristic and individual authorial peculiarities in the use of antonyms in nineteenth-century prose, based on sources such as major antonym dictionaries and corpora for texts by A. P. Chekhov, F. M. Dostoevsky, I. A. Goncharov, I. S. Turgenev, and L. N. Tolstoy. The analytical unit in question is a lexical bigram, i.e. two words in a single phrase, five words apart — left or right. The selection consists of 1933 antonym pairs in context. Comparative statistical analysis has revealed the existence of antonyms used by all the authors in question, a certain “core” of Russian literary antonymy. The most ubiquitous are juxtapositions with semantics such as: alive and dead, good and evil, as well as categories of time, space and emotion. The author identifies textual preconditions for the emergence of antonymous pairs. They are reflections on complex questions of existence, human psychology, interpersonal relationships, social life, etc. Antonyms are often used to describe a person’s appearance, character and psychological state. The article identifies idiostylistic features of the use of antonyms in the works of five Russian writers. A. P. Chekhov’s works are characterised by the use of antonyms to describe emotional and physical qualities of a person. In Dostoevsky, antonymy is prominent in themes of belief and disbelief. I. A. Goncharov points to controversies in the philosophy of life, while in Frigate “Pallada” he appears as a traveller, noting contrasting or complementary qualities of different ethnic groups. Rare examples of authorial use of antonymy in Turgenev’s work support the idiostylistic importance of emotional traits. Antonymy in Tolstoy’s prose is primarily linked to social and family spheres, to the understanding of history, and to the development of the state. The article outlines further directions for research on authorial antonyms based on a wider range of material.

Македонский писатель Венко Андоновский (1964) в прозе последних десятилетий (романах «Азбука для непослушных», «Пуп земли», «Пуп света» и др.) и эссеистике («Достоевский и Макдональдс») поднимает вопрос аксиологии современной литературы, интреграции ее ценностных смыслов в мировосприятие современников. Ценностные доминанты художественной литературы, их интерпретация в произведениях современных авторов стали важной проблемой в XXI в. для славянских стран, особенно остро — для авторов «малых литератур». На фоне крупных общественно-политических сдвигов в последние десятилетия приобрела интенсивный характер коммерциализация литературы, она серьезно затронула славянские литературы. Современный писатель часто должен выбирать между подлинным творчеством (серьезным и глубоким осмыслением судьбы своего народа, важных событий современности, совершенствованием языка и стиля и т. д.) и коммерческим успехом, который обеспечивает статус бестселлера. Размышляя об этом явлении, В. Андоновский видит в нем проявление глобализации в искусстве и называет его «литературным фастфудом». Выбор между подлинными и мнимыми художественными ценностями писатель образно называет «выбором между Достоевским и “Макдональдсом”». В эссе и романах В. Андоновский раскрывает идею важности сохранения национальной традиции и ориентацию на достижения мировой литературы, содержащие ценности высшего духовного порядка. Статья поступила в редакцию 25.01.2024. Рецензирование завершено 31.01.2024. Статья принята к публикации 12.03.2024. Цитирование Шешкен А. Г. Македонский писатель Венко Андоновский о подлинных и мнимых художественных ценностях // Славянский альманах. 2024. No 1–2. С. 274–285. DOI: 10.31168/2073-5731.2024.1-2.14

В настоящее время многое в сложившихся представлениях о творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина пересматривается, литературоведы ищут новые подходы к анализу произведений сатирика (см.: Дмитренко 2022). Однако в современных исследованиях редко затрагивается вопрос о влиянии произведений Ф. М. Достоевского на творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина, хотя известно, что сатирик высоко ценил талант Ф. М. Достоевского, выделяя его из ряда других писателей второй половины XIX века по глубине проблем, которые великий романист разрабатывал в своем творчестве (см.: М. Е. Салтыков-Щедрин «Светлов, его взгляды, характер и деятельность («Шаг за шагом»). Роман в трех частях Омулевского», 1871). В современной культуре образы Иудушки Головлева и князя Мышкина сближаются — в первую очередь благодаря театральным спектаклям и экранизациям романов. Герои впервые были поставлены читателями и критиками XXI века в один историко-литературный ряд, однако в литературоведческой науке связи между героями не изучались. Актуальность данной статьи заключается в том, что сравнительно-типологический анализ романа Ф. М. Достоевского «Идиот» и романа М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» открывает новые перспективы в исследовании творчества Салтыкова-Щедрина, а также позволяет увидеть обновленной историю русского классического романа в целом. Гипотеза, лежащая в основе работы, заключается в том, что при написании своего самого известного романа «Господа Головлевы» и создании образа главного героя этого романа Иудушки Головлева М. Е. Салтыков-Щедрин имел в виду идею романа Ф. М. Достоевского «Идиот», особенности поэтики и смыслы образа князя Мышкина. Целью работы является обнаружение оснований для сближения образов героев и определение путей научного обоснования выдвинутой гипотезы.

Copyright of Journal of Modern Russian History & Historiography is the property of Brill Academic Publishers and its content may not be copied or emailed to multiple sites or posted to a listserv without the copyright holder's express written permission. However, users may print, download, or email articles for individual use. This abstract may be abridged. No warranty is given about the accuracy of the copy. Users should refer to the original published version of the material for the full abstract. (Copyright applies to all Abstracts.)

Copyright of Studia Slavica Academiae Scientiarum Hungaricae is the property of Akademiai Kiado and its content may not be copied or emailed to multiple sites or posted to a listserv without the copyright holder's express written permission. However, users may print, download, or email articles for individual use. This abstract may be abridged. No warranty is given about the accuracy of the copy. Users should refer to the original published version of the material for the full abstract. (Copyright applies to all Abstracts.)

The article is written on the basis of the author’s report at the International Symposium “Visual Theology. Themes and Horizons”, held in Yaroslav-the-Wise Novgorod State University on September 29–30, 2021. The problem of a human visual image is actualized, considering it in aesthetic, sensual-perceived, philosophical and anthropological and religious and anthropological contexts. The author refers to the work of F. M. Dostoevsky, whose memorable dates – 200 years since the birth and 140 years since death – are widely famous events in Russia and all over the world in 2021. The main problem of the article is to disclose and justify the importance of a holistic visual image from the point of view of the Orthodox theological, ascetic and mystical (hesychast) thought of the heroes of the novels “Idiot”, “Demons”, “Teenager” and “Brothers Karamazov”, like Prince Myshkin, Monk Tikhon, Wanderer Makar Ivanovich and Elder Zosima. The article begins with the critical analysis of the position of M. M. Bakhtin, who in his interpretation of Dostoevsky’s heroes absolutized the importance of the dialogue as a form of personal self-consciousness and thereby obviously underestimated the importance of the visual image. The author strives to show that for Dostoevsky, not only in what the main characters say, but also in how they look, in their visual, holistic, aesthetic image, there is a way of manifesting human personality in her phenomenal form. Each character identifies both specific and general features of the visual image, determined by the spirit of the ancient, ascetic Russian Orthodox anthropology. The basis for understanding such image is the aesthetics of the beauty of Russian elders, permeated by honoring the divine beauty and mystery of the world, the expiration of light in their image, the joy of life, prayer, compassion, openness to people and love for them and God. The image of such people is leading to God not only and not only through words, but also by example of personal visual-orthodox communication. The article shows by the example of the heroes of Dostoevsky’s novels the relevance of Orthodox visual anthropology to modern visual personalism and aesthetics of the human image. Статья написана на материале выступления автора на международном симпозиуме «Визуальная теология: темы и горизонты», проходившем в Новгородском государственном университете имени Ярослава Мудрого 29–30 сентября 2021 года. В исследовании актуализируется проблема визуального образа человека в эстетическом, чувственно-воспринимаемом, философско-антропологическом и религиозно-антропологическом контекстах. Автор обращается к творчеству Ф. М. Достоевского, 200 лет со дня рождения и 140 лет со дня смерти которого широко отмечаются в России и во всём мире. Основная задача статьи заключается в раскрытии и обосновании значимости целостного визуального образа таких героев романов «Идиот», «Бесы», «Подросток» и «Братья Карамазовы», как князь Мышкин, монах Тихон, странник Макар Иванович и старец Зосима. Образы этих персонажей имеют большое значение с точки зрения православной богословской, аскетической и мистической (исихастской) мысли. Статья начинается с критического анализа позиции М. М. Бахтина, который в своей интерпретации героев Достоевского абсолютизировал значение их устного диалогического слова как формы личного самосознания и тем самым очевидно недооценил значение визуального образа. Автор стремится показать, что для Достоевского важно не только то, как говорят его главные герои, но и то, как они выглядят, каков их целостный визуальный, эстетический образ, который, по мнению автора статьи, является непроизвольным способом проявления человеческой личности в её феноменальной форме. В дальнейшем автор подробно останавливается на каждом из указанных персонажей, выявляя как специфические черты их визуального образа, так и общие характеристики, которые определяются духом святоотеческой, аскетической и русской православной антропологии. Основой для понимания такого образа в статье выступает эстетика благообразной красоты русских старцев, пронизанной почитанием божественной красоты и тайны мира, истечением света, радостью жизни, молитвой, состраданием, открытостью людям и любовью к ним и к Богу. Образ таких людей приобщает к Богу не только и не столько словами, сколько уже одним своим видом, являя пример личностной визуально-православной коммуникации. Автор статьи предполагает на примере героев романов Достоевского раскрыть актуальность православной визуальной антропологии для современного визуального персонализма и эстетики человеческого образа.

Archpriest Pavel Svetlov (1861–1941) is the most prominent representative of Orthodox apologetics in the late 19th — early 20th centuries. He was professor at the University of St. Vladimir in Kiev, a distinguished theologian and essay writer, the author of more than 100 published works and a large number of never-published manuscripts. Until now, his works have not yet become the topic of academic research. This article makes public for the fi rst time several unpublished essays of Pavel Svetlov from his personal archive (1916–1917) which pertain to his understanding of theomachy and atheism as “the religion of deifi ed man” (человекобожество). He believed that this phenomenon is an attempt to elevate and glorify human beings through the “abating” of God. He associated it with the “fashion” for “atheistic humanism” that embraced the European intellectual world. Pavel Svetlov criticised various atheistic conceptions for decades, from the time of his paper on philosophy of religion of L. Feuerbach in 1885. In his later works, he wrote that religiosity is rooted in human nature. Svetlov believed that “absolute” atheism is “almost impossible” for man, so in refusing Christ intelligentsia creates idols such as abstract concepts of ‘human’, ‘humanity’, ‘people’, ‘science’, ‘Communism’. In these manuscripts, as well as in his publications of 1916–1917, Svetlov analyses religious-philosophical quests and “divine creativity” (боготворчество) of the Russian intelligentsia in the early 20th century. He calls Nikolai Berdiaev and Leonid Andreev clear-cut representatives of ‘individualistic theomachy’.

This article comments on one detail of the artistic world of the novella Uncle’s Dream. The mention of monk Misail in Svetozersky Hermitage is considered as a topographic sign, which allows one to accurately determine the local attribution of Dostoevsky’s text. According to the author of the article, the prototype of the priest is Father Macarius (Mikhail Yakovlevich Glukharev), also known as “the Apostle of the Altai Land”. The author introduces into scholarly circulation M. Ya. Glukharev’s autograph found in Barnaul and analyses the missionary activity of the Archimandrite and the reasons for his getting closer to Tobolsk Decembrists M. A. Fonvizin and his wife N. D. Fonvizina, P. S. Bobrischev-Pushkin, and P. N. Svistunov. The paper also discusses the question of F. M. Dostoevsky’s interest in the personality of the Archimandrite and the channels through which the writer could know about the old man: Fonvizin’s circle, the book about father Macarius of his succеssоr S. Landyshev, Dostoevsky’s Semipalatinsk fellow ethnographer N. A. Abramov, or oral legends, including raskolnik ones. The extant humorous stories about the Archimandrite might have served as an impetus for the comic transformation of his image in the novella Uncle’s Dream, in which the writer easily and ironically used facts known to him encrypting Father Macarius and using the secular name Mikhail. In the writer’s later works, the figure of Macarius is presented in the rough drafts of the novel The Brothers Karamazov and “the monk of Obdor” is included in the environment of Elder Zosima in the final text of the work. Long before the emergence of the conception of The Brothers Karamazov, M. Ya. Glukharev becomes not only a catalyst in the creative process and one of the prototypes for Dostoevsky, but also an example of the “romantic missionary”, a popular spiritual leader and reformer of the Church.

The works of theologian David Friedrich Strauss are significant milestones in the development of an academic project known as the “Quest for the Historical Jesus”. As part of the Quest, various researchers tried to reconstruct the life, teachings, and personality of Jesus of Nazareth using historical and philological methods, that is, operating from the standpoint of strict positivism. The purpose of this article is to show that the works of Strauss had a significant impact on the logic and evolution of the religious quests of Leo Tolstoy and Fyodor Dostoevsky. Tolstoy became acquainted with Strauss's ideas around the late 1870s, in a period of intensive intellectual search, which eventually led him to an acute religious crisis and rejection of the official church view on Christianity. The article shows that the writer was ultimately compelled to reject the ideas of Strauss and Renan. At the same time, some elements of Strauss's theory were so close to Tolstoy that these ideas had a definite influence on his basic religious conception. Dostoevsky had the opportunity to become acquainted with the ideas of Strauss in the Petrashevsky Circle. This experience led to a deep life crisis on Dostoevsky's part, too. On the one hand, the writer had a negative view of ideas associated with the works of Strauss and Renan. On the other hand, all of Dostoevsky’s artistic work is directly related to his overcoming the influence of the “Strauss-Renan narrative”, which itself is evidence of the evolution of the writer’s views on faith and religion. DOI: 10.31168/2305-6754.2020.9.1.9

Copyright of Journal of the Faculty of Philosophy in Sarajevo / Radovi Filozofskog Fakulteta u Sarajevu is the property of Faculty of Philosophy in Sarajevo and its content may not be copied or emailed to multiple sites or posted to a listserv without the copyright holder's express written permission. However, users may print, download, or email articles for individual use. This abstract may be abridged. No warranty is given about the accuracy of the copy. Users should refer to the original published version of the material for the full abstract. (Copyright applies to all Abstracts.)

Copyright of Journal of the Faculty of Philosophy in Sarajevo / Radovi Filozofskog Fakulteta u Sarajevu is the property of Faculty of Philosophy in Sarajevo and its content may not be copied or emailed to multiple sites or posted to a listserv without the copyright holder's express written permission. However, users may print, download, or email articles for individual use. This abstract may be abridged. No warranty is given about the accuracy of the copy. Users should refer to the original published version of the material for the full abstract. (Copyright applies to all Abstracts.)

The aim of this article is to study the moral and philosophical principles of F. M. Dostoevsky in his attitude to Catholicism. The chronological borders of the article comprise the period when the brothers Dostoevsky edited the journals Vremya (“Time”, 1861–1863) and Epokha (“Epoch”, 1864‒1865). Dostoevsky’s interest in Catholic issues, which occupies such an important place in the writer’s historiosophical system, is associated during this period with a key topic, which in the relevant historiography came to be termed the “Roman Question”. It deals with a prolonged political crisis in the relationship between the Catholic Church and the united Italian state, caused by the annexation by the latter of the independent Papal state and, as a result, the liquidation of the secular power of the Roman pontifi ces, which took place in 1871 and led, ultimately, to the convocation of the First Vatican Council and the proclamation of the dogmata of papal primacy and papal infallibility. The “Roman Question” was frequently refl ected in the materials of the journals “Time” and “Epoch”, the articles of which discussed important aspects of the issue, including theological and moral problems of the boundaries of the secular and ecclesiastical authority of the Roman pontifex, personal features and policies of Pope Pius IX, the role of the Jesuits in the formation and active “promotion” of the ideology of ultramontanism in the churchpolitical agenda, as well as some very questionable, from a moral point of view, methods of missionary work of the Catholic Church during this period, in particular, the “case of the boy Cohen”. The materials of the study suggest that as early as the 1860s, F. M. Dostoevsky had shaped, both in his essays and in materials of his journals, all the main themes of his later anti-Catholic polemic that was to be refl ected in his epistolary and essayistic legacy (“Writer’s Diary”) as well as in his novels (“Idiot”, “Demons”, “Brothers Karamazov”).

«Так кто же я?!..»: образ Родиона Раскольникова в опере Э. Артемьева «Преступление и наказание» в свете функциональной теории В. П. Бобровского Опера Эдуарда Артемьева на сюжет романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» рассматривается в свете теоретических идей В. П. Бобровского и с позиций интермедиального анализа. Описывается структура оперы, кратко излагается история создания произведения, прошедшего «путь» от рок-оперы, задуманной в 1978 г., до большой драмы, завершенной в 2002 г. Опера нашего современника представляет синтез различных стилей, жанров и направлений. Это обусловлено литературным первоисточником и стремлением авторов оперного «Преступления и наказания » воссоздать на музыкальной сцене философские идеи Достоевского, учитывая закономерности оперного жанра. Последними продиктовано изменение финала оперы по сравнению с романом. Особое внимание в статье уделяется драматургии образа Родиона Раскольникова, в котором воплощена «история несостоявшегося Наполеона». Выбор рок-стилистики в качестве основы для характеристики главного героя становится понятным при рассмотрении культурологического контекста и творческих ориентиров Э. Артемьева. Аналитические наблюдения над сольными номерами Раскольникова и сценами с его участием демонстрируют «процесс интонационного воплощения» одной из главных идей оперы. Трансформация образа главного героя от гордыни к покаянию воплощается с помощью интонационных и жанровых преобразований. Объясняется закономерность появления аллюзий на «Лунную» сонату Бетховена. Приводятся нотные примеры, которые позволяют составить представление об основных музыкальных номерах с участием Раскольникова.

Copyright of Literature / Literatura is the property of Vilnius University and its content may not be copied or emailed to multiple sites or posted to a listserv without the copyright holder's express written permission. However, users may print, download, or email articles for individual use. This abstract may be abridged. No warranty is given about the accuracy of the copy. Users should refer to the original published version of the material for the full abstract. (Copyright applies to all Abstracts.)

В либретто оперы Д. Д. Шостаковича «Нос» в партии Ивана использованы первые два куплета Смердякова из романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». В статье исследуются истоки образа Ивана в свете семантики и философского образа Смердякова и других персонажей Н. В. Гоголя, как и самого облика Гоголя в восприятии Достоевского. Использование куплетов Смердякова в опере на гоголевскую тему предстает крайне органичным: Гоголь и Достоевский оказываются сближенными в эволюции художественных идей. В романе Достоевского Смердяков излагает свои исторические сентенции, ставшие основными маркерами этого образа. В опере Шостаковича лакей Иван обрисован, как приверженец тех же идей, заостренно выраженных в интонационной сфере брутальности, воплощенной собственно музыкальными средствами. Стилистические истоки куплетов Смердякова находятся в песенных жанрах XVIII- XIX вв., содержащих элементы «романса» Смердякова. Но ни в одном фрагменте они не совпадают с «романсом» текстуально. Комический абсурдизм оперы «Нос» гротескно сгущает фантастический комизм гоголевской повести, выводя наше восприятие на новый уровень оценки ее художественного содержания по сравнению с уровнем фантастического реализма.

Вопросы инобытия и обретения смысла жизни перед лицом смерти, ставшие центральной темой памятников письменности с начала зарождения древнерусской литературы, особенно остро волновали героев Ф. М. Достоевского, возродившего средневековую идею таинственного соединения человеческого с трансцендентным и показавшего, что переживание смерти на протяжении всей жизни предопределяет характер деятельности человека, а смысл жизни обретается перед лицом смерти. Именно с этих методологических позиций следует осуществлять анализ танатологических смыслов текстов Достоевского как важнейших регуляторов мировоззренческих установок и поведения его героев, чьи психологические представления в отношении смерти играют большую роль в художественной системе произведений. В статье приведен анализ представлений героев ранней повести Достоевского «Бедные люди», романов «Идиот» и «Братья Карамазовы» о смерти и инобытии. Рассмотрение данного танатологического дискурса показывает эволюцию героев позднего творчества Достоевского к трансцендентному анализу инобытийной тематики и темы посмертного воздаяния и возрождения души.

Copyright of Slavica Litteraria is the property of Masaryk University, Faculty of Arts and its content may not be copied or emailed to multiple sites or posted to a listserv without the copyright holder's express written permission. However, users may print, download, or email articles for individual use. This abstract may be abridged. No warranty is given about the accuracy of the copy. Users should refer to the original published version of the material for the full abstract. (Copyright applies to all Abstracts.)

Представлен подробный анализ перевода на иврит романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», сделанного еврейским писателем И. Х. Бреннером в начале ХХ в., в период становления современного иврита. Рассмотрены языковые особенности ивритского текста в сопоставлении с оригиналом. Выявлены существенные отличия языковых и стилистических средств перевода от оригинала. В качестве параллелей упоминаемых в оригинале православных молитв Бреннер широко использует фрагменты еврейских молитв, выражения из традиционных еврейских книг, из религиозного еврейского быта. Например, твердое решение Раскольникова реализовать свой план и убить процентщицу у Бреннера переводится талмудическим выражением, несущим в себе еврейский религиозный смысл. Таким образом, Бреннер придает своему переводу более возвышенный стиль, отсутствующий в оригинале. Несмотря на стилистические и семантические отступления от оригинала, перевод Бреннера верно передает дух книги Достоевского, и это не случайно, ведь во многом мироощущение Бреннера было близко мироощущению русского писателя. Введение в ткань произведения идиом и ассоциаций, присущих миру иудаизма, а также заимствований из еврейской Библии и Талмуда придает еврейский колорит диалогам и размышлениям персонажей, что существенно изменяет стилистику романа и создает заметный сдвиг в его духовной проблематике. Невзирая на все различия с оригиналом, перевод Бреннера все же сумел передать специфическую проблематику и атмосферу произведения Достоевского.

The paper attempts to prove that in their last novels F. M. Dostoevsky and George Eliot create a specific type of character, accumulating the main ideas of their artistic activity in him. Alyosha Karamazov and Daniel Deronda – the heroes of their time with great ideas and desire for “feat” – assume the function of confessors who can hear and understand surrounding people. Not being clergymen by status, they, in fact, minister in the world, which becomes the main mission of their lives. The investigation reveals not only the typological similarity of Dostoevsky’s and George Eliot’s creative activity, but also common features in their conceptions of the man and world, as well as a common search for a character that would be able to convey Christian truth to people and realize the author’s ideals of “sympathy” and brotherhood.

В статье рассматривается роман Л. Цыпкина Лето в Бадене одновременно и как современная версия орнаментальной прозы русских символистов и как постмодернистский миф о Достоевском-игроке. В сюжете романа, основанном на первоисточниках, прежде всего на дневнике А. Г. Достоевской, выделяется чувство униженности как основное слагаемое нравственно-психологического облика Достоевского-героя. С точки зрения орнаментализма, благодаря приему повтора разнообразных эквивалентных элементов, в романе изображается преодоление чувства униженности, которое в тексте реализуется с помощью метафор «стремления вверх». В результате в романе происходит перекодировка мотивной структуры романа Игрок, наиболее автобиографического романа Ф. М. Достоевского.

These three separate notes are united by the fact that the words considered originated from Russian seminarian slang and borrowed from Greek, with the first two words illustrating unobvious, punning Graecism. The rare verb vz"efantúlit' ‘to subject smb. to cruel punishment’ (and its derivatives vz"efantúlka, vz"efantúlivan'e) is related to the Biblical Semitism ἐφφαθά (Mark 7.34), which was read “by Erasmus spelling” (cf. Latin eppheta) and passed through a series of word-building transformations. The verb smorozit' ‘to say smth. stupid or inappropriate’ has additional arguments in favor of its origin from contamination of Greek μωρός and Russian морóз in a Russian seminarian or gymnasial environment. The author has also extensively traced the way this verb is defined in dictionaries and researched by other scholars. Finally, an essay on the word áksiós ‘church acclamation «He is worthy!»’ (from Greek ἄξιος) and its comic figurative pl. aksiósy ‘hair’ considers the whole history of the usage of these lexical units in all registers of the Russian language, including dialects.

These three separate notes are united by the fact that the words considered originated from Russian seminarian slang and borrowed from Greek, with the first two words illustrating unobvious, punning Graecism. The rare verb vz"efantúlit' ‘to subject smb. to cruel punishment’ (and its derivatives vz"efantúlka, vz"efantúlivan'e) is related to the Biblical Semitism ἐφφαθά (Mark 7.34), which was read “by Erasmus spelling” (cf. Latin eppheta) and passed through a series of word-building transformations. The verb smorozit' ‘to say smth. stupid or inappropriate’ has additional arguments in favor of its origin from contamination of Greek μωρός and Russian морóз in a Russian seminarian or gymnasial environment. The author has also extensively traced the way this verb is defined in dictionaries and researched by other scholars. Finally, an essay on the word áksiós ‘church acclamation «He is worthy!»’ (from Greek ἄξιος) and its comic figurative pl. aksiósy ‘hair’ considers the whole history of the usage of these lexical units in all registers of the Russian language, including dialects.

Три отдельные заметки объединены тем, что рассмотренные в них слова происходят из русского семинарского жаргона и являются грецизмами, причём в двух первых случаях неочевидными, каламбурными. Редкий глагол взъефантýлить ‘подвергнуть кого-либо жестокому наказанию’ (и его производные взъефантýлка, взъефантýливанье) связан с библейским семитизмом ἐφφαθά (Мк 7.34), прочитанным “по Эразму” (ср. лат. eppheta) и прошедшим ряд словообразовательных трансформаций. Для глагола сморóзить ‘сказать глупость’ приведены дополнительные аргументы в пользу его происхождения в результате контаминации русского и греческого слов в семинарской или гимназической среде, а также исчерпывающе прослежена его лексикографическая фиксация и история изучения. Наконец, в очерке о слове áксиóс ‘церковный возглас «Достоин!»’ и его шутливом переносном употреблении во мн. ч. аксиόсы ‘волосы’ рассмотрена вся история бытования этих лексем в разных формах существования русского языка, включая диалектные. ____________________ These three separate notes are united by the fact that the words considered originated from Russian seminarian slang and borrowed from Greek, with the first two words illustrating unobvious, punning Graecism. The rare verb vz"efantúlit' ‘to subject smb. to cruel punishment’ (and its derivatives vz"efantúlka, vz"efantúlivan'e) is related to the Biblical Semitism ἐφφαθά (Mark 7.34), which was read “by Erasmus spelling” (cf. Latin eppheta) and passed through a series of word-building transformations. The verb smorozit' ‘to say smth. stupid or inappropriate’ has additional arguments in favor of its origin from contamination of Greek μωρός and Russian морóз in a Russian seminarian or gymnasial environment. The author has also extensively traced the way this verb is defined in dictionaries and researched by other scholars. Finally, an essay on the word áksiós ‘church acclamation «He is worthy!»’ (from Greek ἄξιος) and its comic figurative pl. aksiósy ‘hair’ considers the whole history of the usage of these lexical units in all registers of the Russian language, including dialects.

Copyright of Black Sea / Karadeniz is the property of Black Sea / Karadeniz and its content may not be copied or emailed to multiple sites or posted to a listserv without the copyright holder's express written permission. However, users may print, download, or email articles for individual use. This abstract may be abridged. No warranty is given about the accuracy of the copy. Users should refer to the original published version of the material for the full abstract. (Copyright applies to all Abstracts.)