Search

В докладе исследуется происхождение рус. влг., костр., ки ров. Хáрмовать ‘брезговать’ и ряда (предположительно) однокоренных лексем. Для слова предлагается прибалтийско-финская этимология, осуществляется реконструкция путей его семантического развития. Исследование выполнено при поддержке гранта РНФ № 20-18-00223 «Этимологизация и семантическая реконструкция русской диалектной лексики».

В статье приводится обзор горной мифонимии Урала, включающей в себя обозначения сверхъестественных антропоморфных и зооморфных существ, хранящих богатства недр. Материал, собранный в полевых условиях, а также извлеченный из фольклорных текстов, подается по производящим основам, которые делятся на два блока: лексика природы и социальная лексика. Работа выполнена при финансовой поддержке гранта РНФ, проект № 20-18-00269 «Горная промышленность и раннезаводская культура в языке, народной письменности и фольклоре Урала» (Пермский государственный национальный исследовательский университет).

В статье c этимологических позиций рассматриваются диалектные омонимы, отмеченные в русском языке для слова жупан. Главное внимание уделяется лексемам, засвидетельствованным в говорах Камчатки и Колымы, где рус. жупан ‘мужчина, отождествляющий себя с женщиной’ может быть заимствованием из ительм. shoponach ‘входная дверь зимней хижины камчадалов’. Однако автору представляется более вероятным, что жупан возникло еще до прихода русских в Сибирь — как исконно русское прозвище человека с большим или иначе «отмеченным» задом.

В докладе рассматриваются русские заимствования из мансийского языка и мансийские лексемы, зафиксированные А. К. Матвеевым в 1955–1958 гг. на Северном Урале у манси — носителей пелымского диалекта. Очевидно, это были последние записи ныне уже исчезнувшего диалекта пелымских манси.

Рассматриваются пути метафоризации севернорусских соматизмов. Выделяются предметный, растительный, ландшафтный, антропоморфный, зоологический, пищевой и соматический коды; выявляются системные мотивационные отношения. Исследование выполнено при поддержке гранта РНФ № 20-18-00223 «Этимологизация и семантическая реконструкция русской диалектной лексики».

В статье представлена попытка построения на русском ономастическом материале условной мифологической картины потустороннего мира — воображаемой метафизической реальности, в которой наиболее значимые «географические» ориентиры и «персонажи-обитатели» виртуального пространства смерти определены именами собственными. Изучаются особенности имен собственных, используемых при описании круга понятий смерти (образные названия смерти, кладбищ, топографических «объектов» и «существ» того света). Основное внимание обращено на имена, входящие в состав диалектных фразеологических единиц, зафиксированных в живой речи Пермского Прикамья (полевой материал собирался в 2003–2018 гг. в южных и северных районах Пермского края). Онимические компоненты фразеологизмов рассматриваются как лингвокультурные концепты, в которых объективируются мировоззренческие установки, выражается отношение верующего человека к экзистенции. Анализ семантики фразеологизмов осуществляется на общерусском диалектном фоне, в ряде случаев в контексте фольклорной традиции Прикамья (тексты видений, снов, вольные пересказы библейских сюжетов). Проведенный анализ ономастического материала показывает, что онимы существенно снимают неопределенность и противоречивость представлений о посмертной жизни. Потусторонний мир в ономастическом изображении предстает как аналог действительной реальности, а не как чужое и опасное демоническое пространство. Анализ семантических свойств и культурных коннотаций исследуемых топонимов и антропонимов указывает на неотделимость в народном мировосприятии потустороннего мира от земной жизни. Подобное языковое представление устройства загробного мира сообразно земному, с одной стороны, отражает особенности архаического восприятия мира без разделения на реальное и воображаемое, а с другой, связано с необходимостью психологической адаптации человека к смерти. Полученные выводы могут быть учтены при дальнейшем исследовании проблем когнитивных и виртуальных аспектов ономастики. The article attempts to render a speculative image of the otherworld as represented in Russian onomastic material. The concept itself refers to an imagined metaphysical reality in which most important locations and characters are specified by proper names. The study deals with proper names that suggest references to death and the related notions (metaphorical names of death, cemeteries, topographic objects, and creatures of the otherworld). A particular focus is made on name constituents of dialectal phraseological units in the vernacular of the Kama River area (field materials collected from 2003 to 2018 in the southern and northern parts of the Perm Region). These onymic components are regarded as linguocultural concepts reflecting believers’ worldview and attitude to existence. The semantic analysis of set phrases is carried out against the background of general Russian dialectology, with occasional references to the context of folk traditions of the Kama Region (texts of visions, dreams, and loose retellings of Biblical plots). The study illustrates that proper names add to the clarity and consistency of the afterlife image. In its onomastic reflection, the otherworld is more similar to the real world other than a hostile and dangerous demonic space. The analysis of semantic properties and cultural connotations of the personal and place names under study reveals that, in popular understanding, the otherworld is inseparable from the earthly life. This verbal representation of the otherworld, on the one hand, testifies to the archaic state of worldview with no division into real and imaginary and, on the other hand, serves as a form of psychological adaptation to the problem of life’s ending. The findings of the study may contribute to further research on the cognitive and virtual aspects of onomastics. Исследование выполнено при финансовой поддержке РНФ (научный проект 19-18-00117 «Традиционная культура русских в зонах активных межэтнических контактов Урала и Поволжья»). Автор приносит благодарность проф. Харри Вальтеру (Университет им. Эрнста Морица Арндта, Грайфсвальд, Германия) за устные консультации и сведения по немецкой фразеологии, д. ф. н., ведущему научному сотруднику Института славяноведения РАН О. В. Беловой за ценные рекомендации. The study was carried out with the financial support of Russian Science Foundation (scienti􀂿 c project 19-18-00117 “Russian Traditional Culture in the Areas of Active Interethnic Contacts between the Ural and the Volga Region”). The author is grateful to Professor Harry Walter (Ernst-Moritz-Arndt University, Greifswald, Germany) for consultations on German phraseology, and to Professor Olga V. Belova (Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia) for her valuable advice.

The article was submitted on 12.03.2018. This article reconstructs the image of the Volga in the Russian language, mostly referring to material from Russian dialects. The author focuses on the derivational and phraseological word family of the word Волга (Volga), i. e. the semantic and word-formative derivatives of the hydronym, as well as idioms and the paremiology based on it. Relying on the results of an ideographic analysis of the material, the author singles out several subject groups containing derivatives of the hydronym Волга, including “geography”, “hydrological characteristics”, “society”, and “material culture”. The author maintains that these denotative groups are unequal, with the sphere of society being the most detailed from the point of view of the lexical units it contains and semantics. In people’s consciousness, the image of the Volga is most closely connected with barge haulers and seasonal work. According to the author, the linguistic data described corroborate the anthropomorphic image of the Volga existing in folklore. The river is portrayed as a cheerful, lively, and smart person (a young girl). As well as the depiction of the Volga, the article puts forward a few motivational interpretations for a number of less clear idioms with components connected with Волга. Статья посвящена реконструкции языкового образа реки Волги. Материалом для анализа послужили преимущественно диалектные данные русского языка. В центре внимания – деривационно-фразеологическое гнездо с вершинным словом Волга, то есть семантические и семантико-словообразовательные дериваты гидронима, фразеология и паремиология с его участием. В результате идеографического анализа материала были выделены предметно-тематические сферы, демонстрирующие присутствие дериватов гидронима Волга: «География», «Гидрологические параметры», «Социум» и «Материальная культура». Отмечается, что наполнение обозначенных денотативных зон неравномерно, и наиболее детализированной в лексико-семантическом плане сферой является «Социум»: образ Волги в народном сознании тесно связан с бурлачеством и отхожими промыслами. Лингвистические данные, по мнению автора, поддерживают существующий в фольклоре антропоморфный образ Волги. Река представляется в виде веселого, бойкого, умного человека (скорее молодой девушки). Помимо портрета Волги, предлагается ряд мотивационных решений для непрозрачных фразеологизмов с «волжским» компонентом. Исследование выполнено в рамках проекта 34.2316.2017/ПЧ («Волго-Двинское междуречье и Белозерский край: история и культура регионов по лингвистическим данным»), поддержанного Минобрнауки РФ.

The article was submitted on 12.02.2015. В статье осуществляется реконструкция языкового образа столицы России (Москвы) и ее жителей, представленного в русском языке (преимущественно в говорах и просторечии). Этот образ изучается на фоне данных иностранных языков и диалектов, главным образом славянских (особенно восточнославянских), а также романо-германских, тюркских, финно-угорских. Языковой образ строится на основе анализа слов, образованных от названия российской столицы в результате семантической деривации, а также устойчивых сочетаний с участием таких слов (например, рус. диал. москвичка ‘неженка, любительница «чистой» работы’, намоскáлиться ‘научиться плутовать’, укр. простореч. москальске капарство ‘московская (русская) халтура, беспорядок’, польск. диал. moskal ‘суп из капусты’, англ. Muscovy lantern ‘фонарь, в отделке которого использовано «московское стекло»’, швед. Moscovit ‘пальто, плащ русского фасона, который носили в 1800-е гг.’). Авторы учитывают, что в иностранных языках дериваты от изучаемого топонима нередко выражают представления не собственно о Москве, а о России в целом. Настоящая статья является второй в цикле из двух статей на эту тему. В ней изучаются народные представления о жителе Москвы, о материальной и духовной культуре столицы, а также об экономическом и политическом аспектах ее образа. В ходе анализа выявляются мотивировки слов и фразеологизмов, образованных от названия столицы. Осуществляется сопоставление «внутрироссийского» и «зарубежного» восприятия Москвы и ее жителя. Так, отмечается, что «внутренний» образ москвича имеет в целом положительную оценку, в то время как «внешний» образ жителя Москвы = русского окрашен в негативные тона и определяется восприятием русских как солдат-захватчиков. The article considers the reconstruction of the linguistic image of the Russian capital (Moscow) and its inhabitants (mainly in subdialects and the colloquial language). This image is studied with reference to the data of foreign languages and dialects, mainly, Slavic (especially East Slavic) languages as well as Romance and Germanic, Turkic and Finno-Ugric. The linguistic image is based on the analysis of words derived from the name of the Russian capital as a result of semantic derivation, as well as set expressions with such words (e.g. Russian dialectal moskvichka for ‘milksop, lover of soft jobs’, namoskalit’sya for ‘learn to cheat’, Ukrainian colloquial moskal’ske kaparstvo for ‘Moscow (Russian) slapdash, disorder’, Polish dialectal moskal for ‘cabbage soup’, English Muscovy lantern for ‘lantern made with Muscovy glass’, Swedish Moscovit for ‘coat or raincoat with a Russian cut worn in the 1800’). The authors take into account the fact that in foreign languages, derivatives of the toponym in question do not only reflect the idea of Moscow, but, largely, of Russia as a whole. The article is the second part of a two-part sequence of articles on the topic. It studies the popular idea of the inhabitant of Moscow, the material and spiritual culture of the capital, as well as the economic and political aspects of its image. The analysis enables the authors to reveal the motivation of the words and idioms formed from the name of the capital. Additionally, the authors compare the national Russian and non-Russian perception of Moscow and its inhabitants. It is argued that, e.g., the national image of the Muscovite has a positive concept while the perception of the inhabitant of Moscow by foreigners is negative and is explained by its connection to the perception of Russians as occupant soldiers.

The article was submitted on 15.09.2014. The authors focus on the linguistic image of the capital of Russia, Moscow, and its dwellers, as reflected in the Russian language (mainly, in its subdialects and the colloquial language). The image in question is studied referring to the data of foreign languages and dialects, mainly, Slavic (more particularly, East Slavic ones) along with the Romance, Germanic, Turkic, and Finno-Ugric languages. The linguistic image is based on the analysis of words derived from the name of Russia’s capital as a result of semantic derivation as well as set expressions containing such words (e.g. Russian dialectal Moskva meaning the core of a watermelon, Moskvu vidat’ (to see Moscow) of thin tea or soup, etc., Polish moskal of a species of small herring, Italian Moscovita — of frost meaning severe, polar, etc.) The authors take into account that in foreign languages the derivatives of the toponym quite frequently designate the idea of Russia as a whole, and not of Moscow. The article is the first of a two-article cycle on the subject. It explores popular ideas of Moscow’s geography as reflected in the mirror of language. The authors single out a number of aspects of the image in question, i. e. City space; The Role of Moscow in Russia’s Space and Abroad; A Trip to Moscow; A quality characteristic of space; Climate; The World of Nature. The analysis reveals the motivation of words and idioms, derived from the name of the capital. The authors also compare the Russian and non-Russian perception of Moscow. В центре внимания авторов — языковой образ столицы России (Москвы) и ее жителей, представленный в русском языке (преимущественно в говорах и просторечии). Этот образ изучается на фоне данных иностранных языков и диалектов — главным образом, славянских (особенно восточнославянских), а также романо-германских, тюркских, финно-угорских. Языковой образ строится на основе анализа слов, образованных от названия российской столицы в результате семантической деривации, а также устойчивых сочетаний с участием таких слов (например, рус. диал. москва ‘сердцевина арбуза’, Москву видать ‘о жидком чае, супе’, польск. moskal ‘род мелкой сельди’, итал. Moscovita ‘о морозе: суровый, полярный’). Авторы учитывают, что в иностранных языках дериваты от изучаемого топонима нередко выражают представления не собственно о Москве, а о России в целом. Настоящая статья является первой в цикле из двух статей на эту тему. В ней изучаются народные представления о «географии» Москвы, отраженные в языковом зеркале. Выделяются различные аспекты изучаемого образа: «Внутригородское пространство»; «Роль Москвы в пространстве России и за ее пределами»; «Путешествие в Москву»; «Качественная характеристика пространства»; «Климат»; «Природный мир». В ходе анализа выявляются мотивировки слов и фразеологизмов, образованных от названия столицы. Осуществляется сопоставление «внутрироссийского» и «зарубежного» восприятия Москвы.