Search

Straipsnyje apžvelgiami lietuvių sakytinės kalbos tekstynai ir kai kurie lietuvių kaip pirmosios kalbos įsisavinimo tyrimai. Autorė daugiausia remiasi šaltiniais anglų kalba, nes jie gali praversti lietuviškai nemokantiems tyrėjams bei tapti metodologine ir (ar) teorine paskata tolesnėms įvairių kalbų studijoms. Tarp nagrinėjamų sakytinės kalbos tekstynų yra lietuvių šnekos garsynas „Liepa“, „Sakytinės kalbos įrašų bazė“, „Sakytinės lietuvių kalbos tekstynas“. Išsamiau analizuojamas paskutinysis, kadangi jis yra glaudžiai susijęs su lietuvių vaikų ir į vaikus nukreiptos kalbos tekstyno sudarymu. Antrojoje straipsnio dalyje apžvelgiami lietuvių kaip pirmosios kalbos įsisavinimo tyrimai. Dauguma tokių tyrimų (tarp jų ir tarptautiniai daugiakalbiai projektai), paremtų tekstynų duomenimis, yra skirti gimtakalbių lietuvių gramatikos įsisavinimui. Tačiau pastaruoju metu stebimas susidomėjimas ir kitais pirmosios kalbos įsisavinimo aspektais (tarp jų – fonologija ir morfonologija) bei naujais tyrimo metodais – vis populiaresni darosi eksperimentai. The paper provides an overview of Lithuanian spontaneous speech corpora and certain studies of the acquisition of Lithuanian as a first language. The author focuses mainly on those resources and papers that are published in English and thus can be used by non-Lithuanian speaking researchers as methodological and/or theoretical inspiration for further studies on different languages. Among the spoken corpora discussed in the paper are: the speech corpus Liepa, Sakytinės kalbos įrašų bazė, the Corpus of Spoken Lithuanian. The author pays special attention to the latter as it is closely connected to the development of the Lithuanian corpus of child and child-directed speech. The studies of the acquisition of Lithuanian as a first language are overviewed in the second part of the paper. The majority of studies on corpus data (including those conducted within international cross-linguistic projects) describe the acquisition of grammar by native speakers of Lithuanian. In the most recent research, there is a shift towards new aspects of first language acquisition (including phonology and morphophonology) and new methods (experiments becoming more and more popular).

К ВОПРОСУ О ЗНАЧЕНИИ 3-го ЛИЦА ГЛАГОЛАРезюмеСтатья в основном является ответом на полемику А. Паулаускене с автором о значении 3-го лица глагола в литовском языке.По мнению автора настоящей статьи, в литовском языке формами 3-го лица глагола обозначается лишь постороннее по отношению к акту коммуникации действие, но лицо этого действия не выражается. Попытку приписать этим формам нулевое окончание со значением лица следует считать неудачной, так как эти формы не имеют значения числа (по мне­нию автора, отсутствие числа в глагольной форме имплицирует отсутствие лица). К тому же упускаются из виду безличные глаголы.При допущении, что в далеком прошлом формы 3-го лица различали число, потерю значения лица следует связывать с устранением противопоставления по числу. Этим самым было устранено и морфологическое различие между безличными и неопределенно-личными предложениями.

ZUM PROBLEM DER DIATHESE IN EINIGEN VERBALFORMEN DES LITAUISCHENZusammenfassungDer Verfasser beschäftigt sich mit dem Problem der Diathese in einigen Verbalsuffixen der litauischen Sprache. Der folgende theoretische Ansatz wird angenommen

НЕКОТОРЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ О РОЛИ АНАЛОГИИ В РАЗВИТИИ ФЛЕКСИИ МЕСТОИМЕНИЙРезюмеВ статье излагаются воздействие аналогии на развитие морфологии и внутренняя мотивированность возможных замен флексий местоимения. Особое внимание уделяется раз­витию форм дат. п. ед. ч. ж. р. tái 'той' и твор. п. su tái 'с той', которые употребляются в го­ворах восточных дунининков.Относительно происхождения формы su tái теоретически возможны три предположения:1) форма su tái является недавним результатом воздействия аналогии; 2) на окончание -ái формы su tái можно смотреть как на гиперизм; 3) форма su tái происходит от „casus indefinitus" *tāi.В пользу первого предположения приводятся следующие аргументы: 1) окончание дат. п. ед. ч. -ai (вместо ожидаемого -a˙) сохранила проклитическая (атоническая) форма;2) это окончание обобщено и для орфотонической формы; 3) после закона Лескина форма тв. п. ед. ч. совпала с формами вин. п. ед. ч. и род. п. мн. ч.; 4) по этой причине возникла внутренняя необходимость заменить слабое окончание тв. п. более сложным (сильным) окончанием; 5) под влиянием структурного давления (см. Балтистика, 1975, т. Х1(1), с. 78 — 79) слабое окончание тв. п. было заменено более сложным окончанием -ai дат. п.Второе предположение возможно лишь при условии, что старое окончание тв. п. морфологически было заменено орфотоническим окончанием дат. п. -á˙, из которого как ги­перизм мог появиться -ái, ср. áiuols'ангел'.Третье предположение, которое опирается на гипотезу В. Мажюлиса об общем происхождении дательного и творительного падежей имени и местоимения с основой на о, может быть возможным лишь с оговоркой, что форма su tai сохранена в парадигме проклитичес­кого склонения.В статье также доказывается невозможность фонетического перехода *-ā́п в -ái. На недопустимость подобного мнения указывает и относительная хронология: после закона Лес­кина, несомненно, последовала монофтонгизация ai, поэтому форма (su) *tái обязательно должна была переходить в *tá˙; ср. matá˙'matai'.Имея в виду общие тенденции развития морфологии в жемайтских говорах, автор более вероятным считает первое предположение.

DĖL KLAUSIAMŲJŲ IR SĄLYGOS KONSTRUKCIJŲ RYŠIO SENUOSIUOSE LIETUVIŲ RAŠTUOSEReziumėSenųjų lietuvių kalbos raštų faktai rodo, kad postpozicinė dalelytė gu, be klausiamosios ar skiriamosios reikšmės, kartais atlieka sąlygos jungtuko funkciją (norigu — jei nori).Taip pat ir sąlygos jungtukas jei gali būti vartojamas skiriamąja arba klausiamąja reikšmėmis (jei — argu, ar). Minimą jungtuko jei reikšmę rodo ir kai kurie lietuvių kalbos tarmių faktai.

ÜBER DIE FUNKTIONEN DER REFLEXIVEN VERBEN IM LITAUISCHENZusammenfassungIm Beitrag werden die funktionalen Beziehungen der reflexiven Verben zu den nichtrefle­xiven erörtert.Die reflexiven Verben drücken hauptsächlich die intransitive Handlung aus, die auch durch nichtreflexive intransitive Verben bezeichnet werden kann. Die reflexiven Verben sind dann zu beo­bachten, wenn entsprechende (gleicher Wurzel) intransitive nichtreflexive Verben fehlen. Der Ge­brauch der reflexiven Verben, die das formale Kennzeichen der Intransivität (reflex. Partikel) haben, erweitert sich jedoch auf Kosten der intransitiven nichtreflexiven Verben. Die in der einschlägigen Literatur angegebenen Bedeutungen der reflexiven Verben (reziproke, des inneren Zustandes u.a.) und ihre Gebrauchstendenzen (unpers. Gebrauch) sind nicht als spezifische zu betrachten, denn auch die intransitiven nichtreflexiven Verben liegen mit denselben Bedeutungen vor.Eine andere Funktion der reflexiven Verben ist der Ausdruck einer indirekt-reflexiven Hand­lung (nusipirkti knygą, užsitraukti nelaimę). Der unregelmäßige Gebrauch dieser Verben wie auch ihre Beziehungen zu den nichtreflexiven Verben zeigt, daß diese Funktion der reflexiven Verben jünger sein müßte als die erste Funktion, nämlich die der Intransivität.

ZUR BEDEUTUNG DER RUSSISCHEN DIALEKTALEN LEXIK FÜR DIE LITAUISCHE ETYMOLOGIEZusammenfassungIn vorliegendem Aufsatz werden eingangs Ausführungen gemacht über den großen Reich­tum der russischen Dialekte, die in lexikalischer und semantischer Hinsicht in vielem urslavische Verhältnisse widerspiegeln, ja nicht selten sogar noch weiter zurückreichende, ursprachliche Fakten bewahren.Im folgenden sollen 6 etymologisch-wortgeschichtliche Studien zeigen, welche Bedeutung russischen Dialektwörtern bei der Aufhellung oder Bestätigung einer Reihe litauischer Etymologien beizumessen ist:1. Dem lit. mẽdis „Baum, Holz“ und „Wald“, das von der Wz. *medh- „Mitte“ abgeleitet ist, entspricht nicht nur bereits von M. Vasmer zitiertes russ. dial. межа́ „Wäldchen“, sondern auch bisher unbeachtetes russ. dial. середи́ны „tiefgelegene, mit Wald bedeckte Landstriche“. Zu­dem ist russ. dial. дрему́ча середа́ neben bekanntem дрему́чий лес ebenfalls hierher zu stellen.2. Die archaische Bedeutung dės lit. Verbs vãsaroti „erwärmen (in der Winterszeit)“, „warmmachen (von der Frühlingssonne)“ hat nicht nur in slovak, letný „kaum warm, etwas warm“ und čech. dial. (lachisch) letnó (voda) „warmes Wasser“ Entsprechungen, sondern vor allem in russ. dial. (um Smolensk) облетовать „erwärmen, Wasser warm machen“ und (um Tver’) обле́тниться „erwärmen (vom Wasser)“, sowie in den adjektivischen Bildungen russ. dial. ле́тний „etwas warm (vom Wasser)“, (pskovisch) ле́теплый, ukr. лiтеплий „lauwarm (vom Wasser)“, die ihrerseits ge­nau den litauischen Komposita vom Typ vasaróšiltis und vasárdrungnis entsprechen.3. Lit. priim̃ti „jemand als Ehemann bzw. Schwiegersohn (zu sich) nehmen (auf einen Hof, der der Braut gehört bzw. gehören wird)“ läßt sich hinsichtlich seiner Struktur und Bedeutung der aus der Smolensker Gegend bekannte Dialektausdruck при́мень „Schwiegersohn, der in den Hof des Schwiegervaters aufgenommen wird“ zur Seite stellen.4. Von O.N. Trubačev verglichenes lit. ėdmenė̃ „eßbare Dinge“ und altruss. (XVII Jhd.) емена, russ. dial. е́мины „Essen, Speise, besonders Getreide, das für den häuslichen Vorrat vor­gesehen ist“ konnten wir ergänzen durch russ. dial. (aus dem Smolensker Gebiet) е́мины „Getrei­de, das als Eß- oder Futtervorrat vorgesehen ist“, и́мины „Getreide als Eßvorrat“ und beloruss. е́мiнны, е́мiны, е́мны.5. Die E. Fraenkel zweifelhaft erscheinende Verknüpfung von lit. gelumbė̃ „Wollgewebe“ mit gel̃tas „fahlgelb“ erfährt seitens der Semantik des russischen Wortes голубо́й in den Dialekten (es hat die Bedeutung „blau“, „grau“ und sogar „gelb“) eine überzeugende Stützung, die noch durch weitere Fakten ihre Bestätigung findet.6. Für lit. paklė̃tė „Raum unter dem Vorratshause“ existieren in poln. poklat „Gartenlaube“ und russ. dial. (um Kursk) покле́ть „Bude, Gartenhäuschen (u.a.)“ ziemlich genaue Entsprechun­gen.Ob es sich um ursprachliche Verwandschaftsbeziehungen, um Lehnbeziehungen oder um Tatbestände handelt, die sich auf unabhängige, parallele Entwicklung gründen — in allen Fällen ge­ben die russischen Dialektmaterialien wertvolle Aufschlüsse für Etymologie und Wortgeschichte des Litauischen.

по поводу глагольных суффиксов в литовском языкеРезюмеПрименяя принципы идентификации словообразовательных элементов, признанные многими языковедами (1. тождественное значение; 2. отношение дополнительной дистрибуции; 3. морфологическая обусловленность материального различия), в статье делается попытка все глагольные суффиксы литовского языка классифицировать по морфемам. Принадлежа­щими одной морфемной единице здесь признаются семантически тождественные и материально близкие суффиксы, напр., вариантами одной суффиксемы являются суффиксы -ėti, -sėti, -dėti, -alėti, -elėti и др., вариантами другой суффиксемы — суффиксы -inti и -dinti и т.д. Всего выдвигается девять инвариантных суффиксем: -au(ti), -en(ti); -ė(ti), -inė(ti), -in(ti), -y(ti), -o(ti), -telė(ti), -uo(ti).