Search

The article is devoted to historicism of Yesenin’s poem “Pugachev” (1921) in the light of A. S. Pushkin’s concept of national history, where there are his works in the foreground, united by “Pugachev’s” topic. The novelty of the research lies in the fact that the first attempt of understanding of polemical dialogue between Pushkin and Yesenin from the point of view of literary study was made, reflected in the idea of the “Pugachev” poem and determined the ideological and philosophical constructs of Yesenin’s historicism. Special attention is paid to the role of legend in historiosophical position of Pushkin and Yesenin, and their relationships with Christian axiology, and also to the place of Yesenin’s treatise “Maria’s Keys” in the artistic philosophy of its author, expressed in the dramatic poem “Pugachev.” It is concluded that Yesenin’s historical event becomes the auxiliary material for the creation of a new legend, by its values being out the principles of Pushkin’s historicism. The author argues that in a polemical dialogue between Pushkin and Yesenin, expressed in a declarative treatment of the later poet to one of the most important predecessor in ethical and artistic terms, one should see defence of his own positions in contemporary literature, typical for Yesenin’s works of these years.

The author reviews a monograph by H. Yilmaz, the first attempt to synthesise data for the last half-century on the issue of Soviet nation-building: it demonstrates that in the 1930s–1940s, the Stalin regime purposefully formed historical narratives of the peoples of the USSR to lay foundations for their national identity. The author demonstrates that foreign policy played an important role in constructing the necessary historical narratives, especially the fear that neighbouring countries could use some nations for their own purposes. The most important reason for the intensive construction of the Soviet version of Ukraine’s national history was Nazi Germany’s desire to prove the historical inferiority of Slavic peoples. The book pays special attention to the formation of a new pantheon of national heroes and their use by Soviet propaganda to stimulate patriotic mobilisation during the Great Patriotic War. According to H. Yilmaz, no universal pattern was used to create national histories. For instance, the national histories of Azerbaijan and Ukraine had more national romantic features than the Kazakh historical narrative. Thus, the process behind the writing of national histories was not one-sided compliance with the orders of the Soviet centre. National histories were authored by local historians controlled by local elites actively involved in nation-building. The book emphasises the fact that that images of the past created during the Stalin era still have a significant influence on the modern identity of the citizens of the post-Soviet republics., Представлена рецензия на монографию Х. Йылмаза – первую обобщающую работу по данной проблеме за последние полвека, где демонстрируется, что сталинский режим в 1930–1940-е гг. целенаправленно формировал исторические нарративы народов СССР для становления основы национальной идентичности. Показано, что значительную роль в конструировании нужных исторических нарративов играл внешнеполитический фактор, особенно опасение, что соседние державы могут использовать те или иные нации в своих интересах. Важнейшей причиной активного конструирования советской версии национальной истории Украины стало стремление нацистской Германии обосновать историческую неполноценность славянских народов. Особое внимание в книге уделяется формированию нового пантеона национальных героев и их использованию советской пропагандой для патриотической мобилизации в годы Великой Отечественной войны. По наблюдениям Х. Йылмаза, национальные истории создавались не по единому шаблону. Истории азербайджанские и украинские имели более выраженные национально-романтические черты, чем казахский исторический нарратив. Процесс создания национальных историй – не одностороннее исполнение директив из союзного центра. Истории писались в основном местными историками под контролем местных элит, которые принимали самое деятельное участие в нациестроительстве. В книге подчеркивается, что созданные в сталинское время образы прошлого все еще оказывают заметное влияние на современную идентичность жителей бывших советских республик.

The article studies the private and business connections of the owners of A Description of Siberia manuscripts along with historical figures whose names are mentioned in the articles comprising the manuscript or are hidden behind anonymous texts. Among the owners of the manuscript, there is J. G. Sparwenfeld (Sweden), Patrick and Theodore Gordon (Scotland), E. G. von Bergen (Germany), Friedrich I and his son Friedrich III (Electors of Brandenburg), prince D. M. Golitsyn. N. Witsen (Holland) stands out in the list as his role in the literary history of A Description of Siberia is unique. He owned the only known and presently missing Russian manuscript of the original or a copy that was very close to the original historical story On the Conquest of Siberia by Yermak that only two copies of which have survived, i.e. its Dutch translation in the Noord en Oost Tartarye (Amsterdam, 1705) and as an introductory historical narrative from A Description of Siberia. Taking into account the fact that it was N. Witsen, burgomaster of Amsterdam, who compiled and published Noord en Oost Tartarye it may be concluded that it is with this historical figure that one may connect the first publication of the historical story of Yermak’s conquest of Siberia that took place in Holland, and not in Russia, and not in the original language but in its translation into the Dutch language, and long before the latest known version of the manuscript came into existence. It is noteworthy that the earliest and the largest of all the manuscripts that left Russia, the one belonging to Sparwenfeld is almost completely identical to the ones belonging to Golitsyn and the Gordons that never left the country. Likewise, one may connect the separate copy of a Description of Siberia from the library of the Elector of Brandenburg and the German version of the manuscript created by a translator. It only became possible to characterize the peculiar architectonics of the manuscripts after the author studied all the articles of the literary context of A Description of Siberia which transpired after a substantial textological analysis of the copies of A Description of Siberia and the traditional analysis of editorial and typological differences which made the analysis comprehensive and objective.The article describes the literary environment as a component of the literary history of A Description of Siberia. It is represented by the ones who ordered, compiled and owned the manuscripts and thus determined the choice of articles for their copies thereof, and historical figures mentioned in various articles of the collection. As it transpires, all of them belong to the diplomatic elite of Russia and in some cases to the country’s high officials. The local character of the owners of the manuscripts and the people mentioned in their contents determined the absence of A Description of Siberia from the Russian handwritten tradition., Рассматриваются личные и служебные связи владельцев рукописей «Описания Сибири» и исторических деятелей, чьи имена встречаются в статьях, входящих в состав этих рукописей, либо скрываются за анонимными текстами. Среди владельцев – швед Ю. Г. Спарвенфельд, шотландцы Патрик и Теодор Гордоны, немец Э. Г. фон Берген, курфюрсты Бранденбурга Фридрих Вильгельм I и его сын Фридрих III, князь Д. М. Голицын. Особое место в перечне занимает имя голландца Н. Витсена, роль которого в литературной истории «Описания Сибири» уникальна. Ему принадлежал единственный из известных, к сожалению, утраченный русский список первоначального либо близкого к первоначальному текста исторического повествования «О взятии Сибири Ермаком», до настоящего времени сохранившегося лишь в двух версиях – в голландском переводе в книге «Noord en Oost Tartarye» (Amsterdam, 1705) и в качестве начальной исторической повести из «Описания Сибири». Учитывая, что составителем и издателем «Северной и Восточной Тартарии» является бургомистр Амстердама Н. Витсен, получается, что с именем этого европейского деятеля связано первое издание исторической повести о походе Ермака в Сибирь, состоявшееся не в России, а в Голландии, не на языке оригинала,а в переводе на нидерландский, причем прежде, чем сложился самый поздний из известных нам русских списков произведения. Единство круга владельцев интересующих нас рукописей координируется особенностью архитектоники принадлежавших им сборников с «Описанием Сибири». Замечено, что в самом раннем и самом объемном «уехавшем» из России спарвенфельдовском кодексе почти полностью отражается состав голицынского и гордоновского сборников, никогда не покидавших пределов страны. Подобным же образом оказались связанными отдельный список «Описания Сибири» из библиотеки бранденбургского курфюрста и созданная переводчиком немецкая версия этого сочинения. Специфическая архитектоника рукописей стала очевидной лишь в результате детального изучения всех без исключения статей из литературного окружения «Описания Сибири», что обнаружилось после достаточно подробного текстологического анализа списков «Описания Сибири» и традиционного выявления редакционных, вариативных и видовых их различий. Правильная последовательность звеньев этой «обратной» цепочки – от исходного к заключительному (текст «Описания Сибири» – его литературное окружение в сборниках (иные сочинения) – литературная среда, сформировавшая сборники (имена)) – доказывает обоснованность комплексного подхода к исследованию любого произведения в составе сборника, поскольку делает заключение об исследуемом сочинении максимально полным и объективным.В статье показана литературная среда как одна из составляющих литературной истории «Описания Сибири». Она представлена заказчиками-составителями-владельцами сборников, определившими выбор конкретных статей для принадлежавших им рукописей, и историческими деятелями, упоминаемыми в разных статьях сборников и стоящими за текстами. Как оказалось, все установленные имена относятся к дипломатической элите России, а в ряде случаев – и к высшим лицам государства. Локальность круга владельцев рукописных книг и персоналий из их содержания обусловили достаточно малую распространенность «Описания Сибири» в рукописной традиции.